– Я не говорил всего этого, – возразил Просперо. – Я стою на распутье. То, от чего я должен отказаться, – не месть, а суд над убийцами моего отца. Иными словами, я должен отказаться от своих надежд на счастье. В этом и заключается мой выбор.
– Ты просто выразил другими словами то, что сказал я. Если ты отказываешься от мести потому, что тебе открываются другие возможности, то в чем твоя заслуга?
– Ваше преосвященство не только священник, но и Адорно. Усматриваете ли вы, Адорно, заслугу в том, чтобы отказаться от справедливого возмездия?
– В Писании сказано: «Мщение – Мой удел». Таков ответ священнослужителя. Это закон Господа. Мирянин не может быть освобожден от его соблюдения, за исключением случаев, когда подвергается опасности его душа.
– Вы хотите, чтобы я поверил, что, и не будучи священником, вы советовали бы мне простить Дориа?
Кардинал ласково улыбнулся:
– Как Адорно, возможно, и не посоветовал бы. Но поскольку я все равно был бы не прав, какое это имеет значение? Хотя я и служитель Господа, но я все же и Адорно. Я все же брат твоего отца. И клянусь тебе, что не жажду крови Дориа. Но поскольку я слаб и подвержен страстям… как и все, я бы не сказал, что не желаю мести даже как священнослужитель. Если, разумеется, на Дориа и впрямь лежит ответственность за убийство.
Просперо в изумлении остановился.
– А разве он невиновен?
Кардинал тоже остановился и провел узкой изящной ладонью по верху самшитовой изгороди, на которой все еще алмазно искрилась роса. Отняв влажную руку, Джоваккино вдохнул ее аромат.
– Я считаю, что нет. Говорить, что Дориа – убийцы твоего отца, было бы преувеличением. Самое большее, что можно утверждать с уверенностью, – это что Антоньотто погиб в результате некоторых их действий, целью которых не было лишение его жизни или, если уж на то пошло, занимаемой им должности. Насколько я знаю, Андреа Дориа желал сохранить ему жизнь. Рано утром после вашего побега он высадился на берег с войсками.
– Для того чтобы защитить жизнь моего отца? – Просперо произнес это едва ли не с насмешкой.
– А для чего же еще? Чтобы уничтожить его, Дориа достаточно было ничего не предпринимать.
Ответ был столь убедителен, что Просперо пришлось согласиться.
– Он обещал обеспечить сопровождение, – вспомнил Просперо. – Почему же мне так и не сказали, что он сдержал свое слово?
Кардинал улыбнулся.
– Твоя ненависть привлекает к тебе только врагов Дориа, которые хотели бы лишь пуще прежнего разжечь твою злобу.
– А их союз с Фрегозо? А отставка моего отца?
– Возможно, его принудил король Франции. У Дориа была одна цель – освобождение Генуи, и он полагал, что король Франциск будет содействовать этому. Король нарушил свои обещания.
– Так говорил Дориа. Вы верите этому?
– Я знаю, что это правда. Я приложил много усилий, чтобы удостовериться. – На аскетическом лице кардинала появилась примиряющая улыбка. – В конце концов, я Адорно и счел себя обязанным выяснить правду. Надеюсь, это тебе поможет.
– Мне нужны доказательства.
Его преосвященство понимающе кивнул.
– Ищи их, и Господь поможет тебе… Тогда ты сможешь мстить из чистых побуждений, а не делать жажду возмездия предметом меновой торговли. Таким образом ты примиришься с Господом и сможешь встретить Судный день со спокойной совестью.
Однако, каким бы ни оказалось окончательное и непредсказуемое пока решение, душевное спокойствие было еще недоступно Просперо, совсем запутавшемуся из-за Джанны и из-за того, что злоупотреблял обманом, жертвой которого становилась она. Он был склонен согласиться с кардиналом, что обвинение в убийстве несостоятельно. Он вынашивал это обвинение, основываясь на догадках, при тщательном рассмотрении оказавшихся беспочвенными. Во враждебности Филиппино и преступном принуждении его к тяжкому труду Просперо мог бы увидеть злость, вызванную страхом перед возможной местью. Понемногу это становилось ясным и могло бы быть еще яснее, не отбрось Просперо доводы рассудка, сочтя их плодом своего воображения.