Менее упрямый и решительный правитель уступил бы перед лицом столь грозной оппозиции. Но молодой император никак не желал понять, что он, по их мнению, заблуждается.
Почти немедленно вступив в должность, Андреа Дориа выехал из Леричи, высадил в Генуе отряд и подчинил город, слишком ослабленный нашествием чумы и потому не способный ни к какому сопротивлению. Он немедля приступил к чистке правительства и принялся убеждать народ, что покровительство императора несет городу свободу и независимость. Он опровергал утверждения, что оставил службу Франции из-за вероломства французского монарха: нет, он стремился лишь к одному и чаял лишь одного – освободить страну от чужеземной кабалы.
Народ тотчас поддержал Дориа. Его объявили спасителем Генуи и предложили герцогский венец, который носили многие его предшественники. Но Андреа наотрез отказался, чем лишь укрепил свой авторитет. Дориа упорно твердил, что на море принесет республике больше пользы. В то же время введенная им новая конституция значительно уменьшала власть дожа, сделав его подотчетным пяти цензорам, которые время от времени переизбирались. Исключение было сделано лишь для самого Дориа, ставшего цензором пожизненно. Таким образом, не обременяя себя формальной властью, он стал подлинным и полновластным хозяином государства.
И Просперо, и Сципион совершенно не предполагали такого результата, когда затевали все то, в результате чего синьор Андреа перебежал на другую сторону.
Затем пришла весть о женитьбе Дориа на богатой мадонне Перетте Узодимаре, племяннице папы Иннокентия VIII и вдове маркиза Фенаро. До Неаполя донеслись слухи о грандиозных торжествах по случаю бракосочетания этого вечно юного шестидесятилетнего человека. И хотя общество с шутливыми замечаниями приняло это событие, Просперо было не до шуток. Назначение Дориа адмиралом Средиземноморья означало, что Просперо, будучи командующим неаполитанским флотом, должен снова подчиняться Дориа. Ему оставалось только одно – просить принца Оранского об отставке. Его высочество, впадая то в гнев, то в ужас, отказался удовлетворить просьбу, даже когда Просперо чистосердечно рассказал ему о ее причинах. Принц аргументировал свой отказ тем, что Просперо вполне способен оградить себя от происков Дориа, опираясь не только на благосклонность императора, но и на поддержку своих соотечественников в Генуе. Знает ли Просперо, горячился наместник короля, что генуэзцы требовали вернуть к ним человека, победившего венецианцев? Неужели Просперо думает, что при таких обстоятельствах Дориа отважится пренебречь возможностью заручиться его, Просперо, доверием? Просперо думал именно так и, следовательно, вынужден был настаивать на своем. Он бы и настоял, но увещевания принца все же тронули его, причем произошло это после события, которого Просперо никак уж не ожидал.
Прибыл Джаннеттино Дориа с тремя галерами. Он бросил якорь у острова Искья, а оттуда туманным и дождливым октябрьским днем переправился в Неаполь. Нанеся визит вежливости вице-королю, он выразил пожелание обменяться несколькими словами с мессиром Просперо Адорно, за которым тотчас же послали.
Джаннеттино поспешил к нему навстречу, словно приветствовал старого друга. В красном, расшитом золотом камзоле он выглядел весьма внушительно. Его голос звучал напыщенно, голову он, как всегда, держал горделиво поднятой, но слова произносил исключительно медоточивые. Он разделяет гордость всех генуэзцев за своего храброго земляка. Он прибыл, чтобы поздравить его и сообщить от имени дяди, что адмирал счастлив подтвердить назначение Просперо на должность командира неаполитанской эскадры. Посланец был очень велеречив. Господин Андреа Дориа просит передать Просперо, что он с большим удовлетворением воспринял бы возрождение старого союза.
Поглаживая выбритый подбородок, Просперо смотрел на Джаннеттино ледяным взглядом.
– Благодарю вас за поздравления, – произнес он тоном, который принц Оранский посчитал слишком уж холодным. – Что касается остального, то в должности, данной мне здесь, я уже утвержден.