- Ты называешь себя Мечом Истины?
- Люди прозвали меня так.
Он отмахнулся:
- Не важно. Почему ты решил, что обладаешь истиной? Какой истиной?
Это был странный диалог, где собеседники не слышат значения слов.
- Епископ, зачем ты приказал заманить меня в ловушку? Ты, христианин, любишь видеть собеседника избитым и связанным?
Что-то я задел в нём – он впервые посмотрел мне в глаза:
- Какое право имеешь ты, орудие зла, упрекать меня?
Право у меня было, так мне кажется. Право невинной жертвы.
Его смех более походил на кашель или стон:
- Ты – жертва, Визарий? Ты, бесчестной сделкой добывший себе возможность возвращаться из ада?
- О какой сделке ты говоришь, Преосвященный?
Холодный взгляд внезапно раскалился добела:
- Сколько мучеников отдали жизнь во имя Истины – и Господь не вернул ни одного из них обратно! Только Сыну Человеческому было под силу вновь обрести телесную жизнь на время. До Вознесения. Только Ему! Ты равняешь себя с Ним?
Как говорить с человеком, который не понимает твоего языка?
- Я не знаю твоего бога, Прокл. Я служу своему. Ты думаешь, что мой бог преподнёс мне дар? Это ошибка. Когда-то очень давно меня сделали орудием справедливости, и ничего не объяснили при этом. Меч не спрашивает, почему его вынимают из ножен. Так и я ничего не знаю о силе, которой мой бог наделил меня. Кроме одного: я не вправе поступать несправедливо. Иначе моя жизнь прервётся навсегда.
Он слушал с болезненным интересом.
- Да, ты полагаешь, что тебе дано право судить. И ты не задумался, что человеку не свойственно возвращаться из мёртвых. Ведь такова твоя награда за убийство?
- Я старался защищать тех, кто в этом нуждается.
- Ложь! – стены отразили возглас, он прозвучал неожиданно громко. – Ты не защищал, Визарий! Я сам видел чёрную тень нечистого духа, стоящую за твоей спиной! Ты убивал. Богопротивное ремесло ты смешал с богопротивной гордыней. И дьявол дал тебе силу сеять зло бесконечно долго…
Этот человек поразительно умел владеть своими чувствами. Он не успел закончить фразу, а голос вновь звучал очень ровно:
- … и я хочу знать, как много у тебя этой силы?
- Священник, я не могу ответить на твои вопросы, потому что ты задаёшь их на непонятном мне языке.
Прокл снова приблизился:
- Хорошо, я спрошу так, чтобы тебе было понятно. В соседней темнице заточён наёмный убийца. Это чудовище, от природы лишённое жалости и сострадания. На его счету жертв больше, чем он может вспомнить. Убей его. Я хочу посмотреть на твою Правду Меча.
В первый раз меня приглашали заняться делом таким неожиданным образом. Наёмный убийца? Кажется, я знал в Истрополе всех.
- Кто этот человек?
- Это имеет значение? Ты его не знаешь. Ну, так что? Принести тебе меч?
Он всерьёз уверен, что я приму его предложение? Или это новая ловушка?
- Прости, епископ, я не гожусь на роль палача. И не возьмусь за оружие, если не буду уверен в вине этого человека.
- Его вина доказана. За ним тоже чёрная тень зла, видимая даже в ночи. Ты не веришь? Я так сказал. Моего слова недостаточно?
Я начал уставать от этой странной беседы. Меня обещали освободить, если я казню обвиняемого. Висеть достаточно утомительно.
- Скажи мне, Прокл, для чего тебе нужно видеть, как я убью этого человека? Он что-то сделал тебе? Ты хочешь мстить?
Епископ удалился, я уже не мог разглядеть лица. В подземелье было холодно, он ходил вдоль стены, зябко потирая худые руки. Потом кликнул кого-то из-за дверей и велел принести жаровню. И только после повернулся ко мне.
- Зачем тебе это знать? Я просто хочу увидеть, как столкнутся равновеликие силы зла. Чья возьмёт? Кого из вас Сатана пожелает оставить: того, кто был бесшумным и аккуратным средством погибели, или того, кто в безумной гордыне служил орудием соблазна? Зло да уничтожится злом.
Я снова катастрофически его не понимал. Но это было не важно.
- Я не могу выполнить твою просьбу, Преосвященный.
- Это не просьба, Визарий! Это даже не приказ. Ты не можешь не сделать этого, ты убийца!
- Я не убийца и не палач, епископ. Жаль, что ты этого не понимаешь.
Он снова стоял очень близко и словно тянулся к моему лицу. Я гораздо длиннее, кроме того, меня вздёрнули довольно высоко, но Прокл и не замечал этого.
- Что же мешает тебе? Воля твоего бестелесного спутника?
Провалиться тебе со своими фантазиями!
- У меня есть совесть!
- Совесть?! Подлая тварь! Совесть – чтобы зарабатывать убийством? Убивать, брать за это деньги, быть спокойным и гордым. И слабые души будут видеть в этом руку Господа? Через тебя пытаться постигнуть божественный промысел? Через тебя, чудовище?!
Что-то звучало в этом знакомое, но я слишком устал, чтобы понять до конца…
- Давид… что с ним?
Кажется, я догадался верно, потому что из его уст вырвалось что-то, похожее на стон или рычание. Но он быстро взял себя в руки:
- Соблазнённая тобою овца вернулась в стадо. С мальчиком всё хорошо. Ты не должен больше спрашивать о нём. Так ты приведёшь приговор в исполнение? Твоё ремесло – причинять смерть, тебе это не составит труда.
Он измучил меня своими вопросами не меньше, чем дыбой.
- Ты говоришь со мной так, словно это я придумал смерть.
- Насильственную смерть, ты забыл добавить! Нет, это был не ты. Но ты, Визарий, сделал из этого, культ, ты заставил других поверить, будто твой путь ведёт к Богу! Такое следует наказывать. И ты будешь наказан. Если не станешь драться с моим наёмным убийцей, я кликну сюда палача. Дьявольские создания не любят страдать, не так ли?
Бывают обстоятельства, когда истина оказывается слишком сложной. Мой мир до сих пор был очень простым, если вдуматься.
- Что тебя больше тревожит, епископ? То, что я выношу приговор? Или то, что отказываюсь казнить без вины? Или то, что возвращаюсь из мёртвых? Или то, что кому-то это кажется правильным?
- Господь сказал: «Мне отпущение, и аз воздам!» Ты хочешь занять место Господа?
- Нет. Но, кажется, твой Господь побывал на моём. И люди, которые его распяли, тоже верили в свою правоту?
Ох, не надо было мне этого говорить! После всё стало уже непоправимо плохо…
*
…Море волокло меня по камням. Я пытался зацепиться за что-нибудь, но ослабевшие пальцы хватали пустоту. А волна приподнимала моё тело и замирала на мгновение, словно решая, унести ли прочь, или выбросить на берег. А потом швыряла с новой силой, и я задыхался от боли в разбитой груди и снова пытался цепляться за твердь. Порой мне это удавалось. Но опора ускользала из рук, это были водоросли, или какая-то ткань. Хотя откуда взяться ткани в полосе прибоя? На губах было горько и солоно. Я сам словно наполнился морской водой, как медуза. Интересно, её мягкое тело так же болит, когда его швыряет на камни?
Это продолжалось бесконечно долго. Может ли боль убаюкивать? Мысли вымывало этой упорной и терпеливой волной. И было уже безразлично, выберусь ли на твёрдую землю. Желания ушли, хотелось только, чтобы волна, милосердно поднимавшая меня с камней, больше никогда не отпускала. Пусть она уносит меня в море. Я не буду роптать. Я слишком устал.
И она несла меня. Удары становились всё тише, боль всё глуше. Хорошо! Прежде я не знал, что блаженство – это просто отсутствие боли.
А потом я вдруг уцепился за меч. Не знаю, откуда он взялся там, где волна уже не могла бить беззащитное тело о камни. Но ошибиться было невозможно. Моя рука привычно сжимала рукоять. И я вдруг отчётливо понял, что это мой меч. Кто-то вонзил его в дно, чтобы он служил мне опорой; я вцепился в него, хотя это усилие было совсем не нужно. Потому что штормовая волна принялась вновь молотить меня, а я держался, и она уже не могла меня унести. Я бы сдался, если бы не этот меч. Но меч не бросают в битве, это будет предательство, если я отступлюсь прежде, чем закончатся силы! И я держался…