Но потом хозяюшка поведала такое, от чего меня бросило в пот. Она хорошо помнила Томбу, детишек. Милая сестрица Жданка заговорила тут кому-то телесный недуг. Лугий тоже запомнился, он был слишком красив, чтобы не притягивать к себе женские взгляды.
- А другая женщина? Черноволосая, гордая и статная, как Минерва?
Нет, такой хозяйка припомнить не могла. Была какая-то женщина, но она лежала без памяти, верно при смерти, им надо было погостить подольше. Наверное, они потеряли её, потому что тронулись в путь.
Боги, как же так! Что могло приключиться с ней тогда, в начале зимы, когда я не мог прийти к ней на помощь? Почему она страдала, а я мучился дурью, гадая, нужен ли на этом свете? Во имя справедливости, как такое могло случиться?!
Я никогда не говорил ей о своей любви. Сейчас же готов был кричать эти слова на ветер в надежде, что хоть одно долетит до неё живой!
И мой сын. Если случилось то, о чём и подумать страшно, Гай Визарий остался сиротой. Сейчас он уже слишком большой, чтобы не понимать, что мамы и папы нет. Жданка и Лугий не сумеют заменить… Сколько же времени потеряно даром!
*
Я снова слишком спешил. И это опять навлекло на меня неприятности. Или неприятности навлёк мешок, набитый книгами. Тоже второй раз. Однажды Руфин уже принял мою поклажу за сокровища. То же самое подумала банда громил, повстречавшая меня на лесной дороге. Они вынырнули из придорожных кустов, хватая кобылу за поводья. Альба рванулась, становясь на дыбы и прядая ушами. Я не усидел в седле. Никогда не был хорошим наездником.
Падения и перекаты – основа воинской науки. Но я никогда не падал с лошади, поэтому не успел сгруппироваться, вышло неожиданно больно. Кашель напомнил о себе в самый неподходящий момент, меня согнуло пополам. Тем временем разбойники обступили со всех сторон – человек шесть, не меньше. И они меня не боялись. Прежде бывало, мне хватало взгляда, чтобы заставить отшатнуться тех, кто послабее духом. Теперь же я мог внушать только жалость или презрение.
- Эй, старик, что у тебя в мешке?
Вырвавшись на свободу, я снова отпустил усы и бородку. И волосы почти отросли, только после всего пережитого в них целыми прядями проступила седина. Худоба и кашель довершили картину беспомощной старости.
Проворные руки уже потрошили сумку, они даже мешали друг другу, стремясь побыстрее добраться до моих сокровищ. Впрочем, вокруг меня их оставалось вполне достаточно, чтобы пресечь любые активные действия. Хотя при мне ещё был меч. Разбойники как раз начинали приглядываться к нему, оценив неброскую красоту божественной работы.
- Дай-ка это сюда! – щербатый детина, от которого несло вином и мочой, протянул волосатую лапу. Я ударил его кулаком.
Внезапно я ощутил Присутствие. Зло было рядом. Неважно, что оно стояло здесь во плоти и в немалом количестве. Если сумею сразить бестелесное, быть может, они перестанут быть опасными?
Я выхватил меч и отмахнулся, клинок просвистел над головами разбойников, потому что Чёрная Тень была где-то выше.
Земные злодеи попятились. За их спинами прятался злодей незримый, и я рванулся к нему. Должно быть, они приняли меня за опасного сумасшедшего. Закрыв глаза, концом клинка я нащупал ускользающую цель, и враг перестал быть. А потом накатила знакомая слабость. Метос ничего не сказал о цене прозрения, но со мной-то это было уже дважды. Я болван, если кто не понял! Разбойники не стали добрее, когда я сразил Незримого, потратив последние силы. А сейчас меня зарежут.
И тут явилась помощь. Что-то свистнуло из листвы кряжистого вяза, под который меня загнали. Ближайший разбойник потянулся руками к горлу, из которого торчал широкий метательный нож. Почти одновременно свалился тот, что пытался справа хватать меня за руку. Сверху обрушилось что-то тёмное и стремительное, повалив двоих, напиравших одновременно. Брызнула алая кровь из чьих-то жил, всё происходило невозможно быстро.
Двое бандитов, занимавшихся мешком, успели только обернуться. Стремительный меч снёс голову одному, обрубил руки второму, а третьего раскроил до паха.
Я, задыхаясь, прижался спиной к стволу, глядя на это невероятное смертоубийство. Единственный оставшийся в живых бандит визжал, стараясь отползти. Кровавые обрубки тянулись по траве, заливая её красным. Потом вопль прервался на вдохе – мой спаситель коротко ткнул обагрённым клинком сверху вниз.
А потом обернулся ко мне:
- Ты больной? Или безумный?
Надо было ещё понять, почему появился тот, Чёрный. Но чёрная метель уже кружилась перед моими глазами. Ничего не видя, я сполз вниз по стволу.
*
Действительность вернулась ощущением невероятной слабости и столь же невероятного спокойствия. Я сидел у корней вяза, привалившись к нему спиной. В двух шагах от меня стоял человек и разглядывал мой меч, изучая качество ковки. Словно почуяв, что я открыл глаза, он тоже на меня посмотрел.
Человек был высоким и худым. Обо мне можно сказать то же самое, и всё же разница есть. У меня массивный костяк, поэтому я не выгляжу хлипким, зато болезненная худоба удручает – всё мослы начинают выпирать. Мой спаситель был длинным и легкокостным. Его худоба была худобой молодого человека, не успевшего заматереть. Он весь был каким-то узким: от ступней и ладоней до странного удлиненного лица, на котором не хватало места огромным чёрным глазам, и они словно были оттянуты к вискам. Крючковатый нос делил повдоль это странное лицо: было впечатление, будто кто-то взял два египетских профиля и склеил их вместе.
- Ты сумасшедший? – снова спросил он.
- Нет, я больной.
- А на голову?
- Кажется и на голову, - это была абсолютная правда. Слуги епископа по этой голове хорошо так били.
Мне было неожиданно легко. Такое чувство я уже испытывал, когда в первый раз сразил чёрную тварь. Кто бы ни был этот незнакомец, я мог его не бояться.
Поляна багровела от крови, но тел больше не было. Должно быть, я провёл в беспамятстве достаточно долго, пока он их прятал.
- Тела никто не найдёт. Ничьи, - странный молодой человек, склонив голову на бок, разглядывал меня. – Чего ты скалишься, сумасшедший?
- Радуюсь, что остался жив.
- А ты остался жив?
- Кажется. Сейчас проверю.
Я попытался встать, ноги разъехались на мокрой траве, и я снова шлёпнулся на уже пострадавший зад.
- Болит. Значит жив.
Спаситель хмыкнул:
- Значит, жив? Хорошо, давай знакомиться. Я Урса.
Он произнёс это с угрюмой гордостью, словно его имя могло мне что-то говорить. Так гордятся боевым прозвищем молодые воины, пока мечты не уступят место суровому опыту. Парень был опытным, вон как стремительно разделался с шестерыми. Но именем своим гордился. А оно ему ужасно не подходило.
- Ага, значит, Урса. Только медведя нарезали ломтями повдоль. Тебе досталась четвертушка.
Наверное, я сильно ударился головой, потому что произнёс эту глупость вслух. Он удивлённо поднял красивые ровные брови:
- Вот так меня ещё не обзывали! По-всякому было: Ублюдок, Чудовище, Чокнутый Головорез. Но Четверть Медведя – это даже в голову не придёт. Ты всё же недоумок.
- Меня тоже так никогда не называли, - усмехнулся я.
- А как тебя называли? – спросил он, делая ударение на последнем слове.
- Обычно Марком Визарием. Но ещё Оглоблей, Мачтовой Сосной. И Высоколобой Орясиной, кажется.
Воспоминание о Лугии меня совсем развеселило. А в этом парне было что-то от моего друга – того, каким я его повстречал. Задиристая готовность противостоять всему миру.
Понятное дело, главное из моих прозвищ я не назвал. Урса считал меня забавным сумасшедшим, и, честно говоря, это нравилось мне больше, чем угрюмая опаска, с какой меня встречали обычно. К тому же, неизвестно, смогу ли ещё заниматься своим ремеслом. Вопреки всему, что обещал мне Метос.