- И что хорошего у тебя дома?
Изумлённо смотрит своими всегда печальными глазами. Мне нравится его дразнить.
- Имей в виду, под одной крышей не уживаются лучший друг, жена-красавица и паскудник Лугий! Не хочется наградить тебя рогами за доброту.
- Рогами? Хм, в устах галла звучит привлекательно. Помнится, кто-то из ваших богов…
- Размечтался!
Его интересно дразнить. До того момента, пока он не принимается дразнить тебя.
- А как уживаются под одной крышей лучший друг, паскудник Лугий и хромой нубиец? Правда, я на нём не женат.
- Тьфу! И придумаешь тоже!
- Честно-честно! А ещё есть собака. Если, конечно, не умерла от старости, - он ощутимо грустнеет. - Небольшой огород, но этим увлекается Томба. Море за оградой. Тополя. И очень много ценных свитков, я даже не все успел прочесть.
Мой дружок грамотей. В каждом маломальском городе он нюхом находит книготорговца. У него и сейчас в мешке четыре книжки и три цисты . Никогда не понимал, но для Визария это любимое развлечение. Сейчас вот тоже уткнулся в какой-то бесконечный пергамент.
- Что интересного ты там находишь?
- А ты послушай, это нас напрямую касается: «…если человек отдаётся любви к учению, стремится к истинно разумному и упражняет соответствующую потребность души перед всеми прочими, он, прикоснувшись к истине, обретает бессмертные и божественные мысли, а значит, обладает бессмертием в такой полноте, в какой его может вместить человеческая природа».
- Это не про меня. Я латинской грамоты не разумею.
- Речь не только о грамоте. Ты не задумывался, что наш дар сродни бессмертию? Странному бессмертию, должен признаться, я сам ещё всего не понял до конца. Это писал Платон – древний афинский мудрец. В его время люди больше помнили о своих корнях, хотя и тогда уже много было забыто. Сейчас греческих философов в Империи не слишком жалуют, потому что «новые эллины» ищут опоры в старых мифах, олимпийских богах и трудах древних. Но это всё политика, а она никогда не была в ладах с разумом. Рим же верит только в то, что ему выгодно. Сейчас выгодно христианство, а оно не приветствует излишнюю любознательность. И мы начинаем забывать то знание, которое сберегалось веками. Слушай: «…между тем у вас и у прочих народов всякий раз, как только успеет выработаться письменность и всё прочее, что необходимо для городской жизни, вновь и вновь в урочное время с небес низвергаются потоки, словно мор, оставляя из всех вас лишь неграмотных и неучёных. И вы снова начинаете всё сначала, словно только что родились, ничего не зная о том, что совершалось в древние времена в нашей стране или у вас самих».
- Ладно, это здорово, но какое отношение…
- Прямое. Ты не раз приставал ко мне с вопросом: какому богу мы служим? Платон написал об этом. Сейчас… - он начинает рыться в своих свитках, потом поднимает голову и стонет. – Ну вот! Только этого не хватало!
От порта к термополию идёт вчерашний привратник и крутит головой.
- Кого он разыскивает, как думаешь, Визарий?
- Думаю, Филандр так и не помирился с германцем.
- Но, кажется, помирился с головой! Как ты будешь уговаривать германца?
- Попробую уговорить ювелира выполнить его требования. И дать золота в придачу.
- У-у!
Раб, и впрямь, направляется к нам.
- Ты меня ищешь, человек Филандра?
- Тебя, почтенный, если ты и есть Меч Истины.
Визарий, вздохнув, складывает свитки и молча подхватывает свой роскошный меч.
Оказалось, впрочем, что звал нас не Филандр. В атриуме стоял вчерашний мальчик, и лицо у него было белое.
- Я знаю, уважаемые, что отец вчера поссорился с вами. Он был неправ. Но, может, вы согласитесь…- он не смог договорить.
- Что с отцом? – коротко спрашивает Меч Истины.
- Тебе лучше на это самому посмотреть, - говорит сын ювелира.
Идём смотреть. В андрон - на мужскую половину.
- У отца есть кабинет, где он делает секретную работу. Ту, о которой заказчики просят молчать. Вчера, кажется, опять была такая работа. Отец не велел беспокоить его до заката. А потом…- мальчик нервно сглатывает, словно пытается побороть тошноту. И открывает дверь секретного кабинета.
Теперь тошноту приходится давить уже мне. Нет, я такое видел. В лесу. Но это зрелище в доме греческого ювелира, посреди Константинополя…
Филандр лежит на полу в луже собственной крови. С разорванным горлом и изгрызенным лицом. Судя по запаху, лежит почти сутки. Значит, его убили, едва только мы ушли.
- Собака? – очень тихо спрашивает Визарий.
Потом качает головой, и мы оба склоняемся над следом. Очень отчётливым кровавым следом гораздо крупнее собачьего. Этот след никуда не ведёт. То есть, продолжения нет. Вообще. За порогом мозаики пола чисты.
- Расспросили слуг? Кто убирал здесь?
Юноша качает головой:
- Я не велел трогать, пока вы не придёте.
- А привратник?
- Никто не входил в ворота. Если он говорит правду.
- Если он говорит правду, - машинально повторяет Меч Истины.
Крупная муха, жужжа, опускается на кровавое месиво. Визарий брезгливо сгоняет её и склоняется над телом. Я вывожу парня прочь из комнаты:
- Приведи жреца или кого там у вас принято. Нужно готовиться к погребению.
Августин беспомощно кивает. У него теперь есть дело, он на время отвлечётся от страшной сцены за этой дверью. А я возвращаюсь к Визарию. Он уже окончил осмотр, вытирает руки тряпкой, очень долго.
- Германец?
- Это слишком странно, Лугий. Человеческие следы должны были остаться. Но их нет. Только волчьи лапы.
- Значит, оборотень. Носит же он волчью шкуру.
- Оборотень в Константинополе?
- Христиане отменили других богов, но наш Бог не перестал существовать от этого!
- Я никогда не встречал оборотней, Лугий, - говорит мой друг.
Я, положим, тоже. И что из того?
*
- Это всё из-за медальона, - уверенно говорит Августин.
Мы сидим у бассейна в атриуме. Приглашённый человек внутри дома обмывает и умащивает тело. Рабы попрятались.
- Твой отец умолчал о многом. Расскажи нам, пожалуйста, - тихо просит мой друг. У него дар внушать людям доверие. Но сейчас мальчишка жаждет довериться сам. Он протягивает нам клочок пергамента:
- Я зарисовал это по памяти. Вчера.
На клочке изображение волчьей головы, вписанное в разомкнутый круг. Клыки в хищном оскале, морда сморщена. Свирепые черты подчёркнуты настолько, что изображение выглядит отвратительным.
- А змея? - спрашивает Визарий. – Она не должна хватать зубами хвост? Символ бесконечности.
- Я тоже так подумал, - откликается Августин. – Поэтому замкнул круг. Но он заявил, что это неправильно.
Только теперь я понял, что волнистое обрамление круга – это стилизованное изображение змеи.
- Символ разорванного времени? – задумчиво говорит мой друг. – Я встречал племена, которые верят, что наступит конец мира, когда восстанут волк и змея. Но эти люди живут далеко на севере. Очень далеко.
- Конец мира? – спрашивает Августин, и его голос внезапно дрожит. – Я видел…
Он замолкает столь же внезапно.
- Что ты видел?
Парень упирается в нас круглыми глазами цвета спелых орехов. На чистом лице смятение:
- Отец не хотел, чтобы об этом знали. Он боится, что мои видения… не от Бога.
Я слыхал, что у христиан так бывает. Они объявили порождением Сатаны то, что другие сочли бы Даром.