- Это Зверь, вандал, - сказал сопровождавший меня надсмотрщик. – Он выиграл уже семь боёв. Скоро сумеет накопить достаточно, чтобы купить себе свободу.
Это было важно!
- Свободу можно купить? – спросил я.
- За хорошую цену. Если победишь в бою, тебе вручат пальмовую ветвь. И ты сможешь рассчитывать на кругленькую сумму. Император Марк Аврелий постановил, что для раба она достигает пятой части заплаченной цены.
Я подсчитал:
- Зверь уже должен получить свободу – он победил семь раз.
Надсмотрщик усмехнулся:
- Германца слишком любят зрители. Да он и не знает другой жизни, это прирождённый убийца.
Оказывается, ланиста может удержать гладиатора своей волей. Это было не слишком приятно в сравнении с тем, что я услышал. Я решил, что обязательно выучусь владеть мечом не хуже. Зверь выиграл семь боёв. Что ж, если понадобится, я выиграю десять. Столько, сколько нужно для того, чтобы обрести свободу… и не только. Руфин тоже умеет обращаться с мечом.
Зверь так и не вышел на волю. Через два месяца его разорвал на арене лев. Ланиста выпустил любимца публики против двух хищников. Одного Зверь задавил голыми руками.
Наверное, этот германец спас мне жизнь просто тем, что вовремя встретился на моей дороге. Большинство гладиаторов не переживают свой первый бой. Я выдержал пять лет. Тогда мне не приходила мысль, что, возможно, Руфин поставил это условие – я не должен выйти живым из Путеол. Подобное вероломство вполне в его духе, но я был слишком честен. Выигрывая очередной поединок, я подсчитывал сумму и недоумевал, почему мне не вручают рудис.
Впрочем, в тот день до этого было ещё далеко. Принятое решение надо исполнять, и я взялся с жаром. Если забыть о постоянной угрозе смерти, гладиаторская школа в Путеолах не была очень плохим местом. Она стояла на берегу Неаполитанского залива, так что мы дышали чистым морским воздухом. Каморки, где обитали гладиаторы, составляли три шага в ширину и в два в длину, нас селили по двое. Но помимо этого рабам-воинам была обеспечена обильная пища, заботы брадобрея и массажиста, бани и чистая одежда. Любимцы публики обязаны сохранять форму.
Меня хорошо кормили – ланиста надеялся вырастить великана. Я был усерден в тренировках и не строптив, поэтому мне не пришлось изведать наказания. Слышал, что в других школах гладиаторов часто секли, а камеры для провинившихся делали низкими, что не позволяло выпрямиться в полный рост. Мне это было бы вдвойне неприятно.
Владелец школы в Путеолах тренировал не только рабов, но и зверей: в подземельях под ареной располагался настоящий лабиринт, где содержали и травили хищников, возбуждая в них свирепость. Надсмотрщики с тяжёлыми бичами, занимавшиеся этим, казались мне не менее звероподобными.
Путеолы – славное местечко для отдыха, там расположено большое количество загородных вилл знатных римлян. Они часто посещали школу для развлечения. Иногда требовали от ланисты, чтобы он устраивал для них смертельный бой. В таком бою я впервые пролил кровь.
Поединка желала знатная матрона, увешанная драгоценностями и накрашенная сверх всякой меры в тщетной попытке скрыть почтенный возраст. Её сопровождал мужчина моложе лет на десять. Посетители с удобством устроились под колоннадой, где не пекло солнце, и приказали подать фалернского вина.
Тем временем я отрабатывал удары в паре с коренастым кельтом моего возраста. В школе никто не звал друг друга по имени. Должно быть, в этом проявлялось желание сохранить хотя бы что-то личное. Моего партнёра все звали Ржавым из-за большого количества веснушек, испятнавших не только лицо, но и тело. Я носил там прозвище Лонга – Длинный. Странно, меня даже радовала потеря родового имени. Моя семья происходит из Равенны, и в амфитеатре во время боя не должно было случиться никого из знакомых. Всё это просто не могло иметь отношение ко мне. Когда-нибудь я проснусь от кошмарного сна, и жизнь станет такой, как прежде. Эта иллюзия помогала мне выжить.
Ржавый был неплохим парнем, я даже подглядел у него пару приёмов, которые помогли мне впоследствии, и он не возражал. Ему уже приходилось биться на арене, тогда как я всеми силами стремился отдалить этот момент. Моё решение овладеть оружием было твёрдым, но, видят Боги, я не хотел использовать его против кого бы то ни было, кроме Руфина. Предстояло ещё переступить через себя, чтобы пролить чью-то кровь.
Матрона хотела увидеть бой до смерти. Ланиста приказал всем гладиаторам покинуть тренировочную площадку. Для господской забавы он выбрал меня и Ржавого. Я понимаю, что ему не хотелось впустую тратить опытного бойца, на меня же особой надежды не было. Впрочем, хозяин разливался перед гостями:
- Этот высокий парень – димахер. Он сражается двумя руками и очень быстр. Его противник, рыжий – гопломах, ему мало равных в бою. Госпожа увидит интересный поединок.
Нам приказали взять боевое оружие. Ржавый покрыл голову шлемом, закрывающим лицо, надел поножи, взял большой прямоугольный щит и короткий меч. Димахеру не полагалось поножей и шлема, зато в его снаряжение входили два меча – это мне всегда нравилось. Мечи показались необычно лёгкими. Мы тренировались с утяжелением, а меня и подавно заставляли ворочать совершенно неподъёмные тяжести, стремясь нарастить побольше мяса. Позже ланиста оставил эту затею, осознав, что моя сила в подвижности и быстроте.
По знаку хозяина мы сошлись. Я всё надеялся, что схватка будет не более серьёзной, чем обычно. Ржавый незлобив, за обедом мы часто садились рядом и перебрасывались парой слов. Я не мог представить, чтобы он всерьёз собирался меня убить. Он быстро меня разуверил. От той схватки осталось два шрама на груди и один на бедре. Я оборонялся, как умел, но всё ещё старался не причинить ему вреда. Полученные раны заставили меня оказаться на земле. Я ещё не выпустил мечей, но уже ждал, что поединок остановят. Может быть, меня накажут за то, что дрался без ярости.
- Добей! – взвизгнула матрона, подскакивая с места. Её палец указывал вниз, а на старом лице отражалось нетерпение.
Ржавый хмыкнул из-под шлема и занёс меч для окончательного удара. Ощущение невозможности происходящего подкинуло меня с песка. Левой рукой я отразил его меч, а правый клинок косо всадил, как пришлось – в живот. Мне бы следовало откатиться, избегая падающего тела. Я был, как во сне и не сделал этого. Моя кровь смешалась с кровью человека, которого я убил.
Матрона осталась довольна.
Урок третий. Решение.
Пару лет в Путеолах считали, что я нем. Я ни с кем не разговаривал после того первого боя. Говорят, некоторых тошнит от пролитой крови, со мной было иначе. Просто меня возмущала мысль убивать кого-то, с кем делил неволю, смеялся, обменивался замечаниями. Ржавый не питал ко мне зла, он просто дрался, но и это казалось предательством. Как жить дальше? Подчиниться совести, запрещающей лить кровь без вины, и позволить убить себя в следующем бою? Эту роскошь я не мог себе позволить. Моя ненависть была сильнее.
И тогда я онемел. Все вокруг были чужими, любой из них на арене в момент становился смертельным врагом. В моей семье не был воинов уже несколько поколений, но я представлял себя солдатом, которому нужно прорубиться сквозь строй. И я прорубался, какая разница, что мы сражались один на один. Я прорубался к Руфину, стоявшему где-то за их спинами. И убивая, видел его ухмылку.
Самая большая трудность состояла в том, что бунтовал ничем не занятый разум. Мне страшно не хватало книг, раздумий над ними, возможности учиться. Прежде это было для меня любимейшим занятием. Тогда я начал учить языки. В школе бытовало много наречий – гладиаторов свозили отовсюду. Иногда они составляли целые группы земляков. Любая такая группа могла оказаться отрядом противников на арене. Поначалу трудным казалось понимать чужую речь, почти не общаясь. Я разбирал оттенки настроений и интонаций, словно буквы в книге. Из Путеол я вышел, сносно изъясняясь на языке британских кельтов, четырёх германских наречиях, по-галльски, по-фракийски, по-испански. Впрочем, это я сумел только потому, что всё же заговорил.