Но учился я не только чужим наречиям. Многие рабы прежде были воинами и принесли с собой на арену ухватки, свойственные их народу. Я пристально наблюдал, стараясь распознать их преимущества и недостатки, применяя там, где они могли принести наибольшую пользу.
Вероятно, я сам становился чем-то вроде Зверя – механизмом для убийства. Не думаю, что меня слишком любили зрители – я убивал быстро и стремился сразу покинуть арену. Очередной боец в стенке, прикрывающей Руфина, пал – что ещё мне оставалось делать? К тому же я не был дивно хорош собой, чтобы почтенные римлянки влюбились и пожелали провести с таким гладиатором ночь. Должно быть, в конце концов, хозяин отправил бы меня драться с хищниками, как сделал с вандалом. Этого не случилось. И всему виной один человек. Он не позволил мне превратиться в дикаря. Перед ним – единственным в жизни – я испытываю муки совести.
Однажды ланиста получил заказ на большую группу гладиаторов. Им предстояло выступать в Риме, в амфитеатре Флавиев – самом большом в Империи. Кто знал тогда, что всего через несколько лет игры будут запрещены совсем? В тот раз затевалось что-то совершенно роскошное. Наш хозяин хотел представить публике сражение войск Мария с нумидийским принцем Югуртой. Для этого он усердно покупал африканцев. Некоторые из них совсем не владели мечом, другие демонстрировали интересные приёмы, не свойственные римлянам.
Меня особенно заинтересовал один воин. Все называли его просто Нубийцем, хотя он родом из каких-то более южных краёв. Это был настоящий атлет с могучими плечами и сухими ногами бегуна. В поединке он поражал воображение быстротой, к тому же дрался не только мечом. Всё его тело в любой момент могло превратиться в оружие. Опираясь на древко, он делал молниеносные прыжки, обеими ногами ударяя противника и снося его с ног. Парень был велитом по призванию и бился, главным образом, копьём. Велиты чаще дрались с себе подобными, но воображение ланисты могло свести с бойцом любого типа, поэтому я сосредоточенно изучал его ухватки. Нубиец это заметил.
Тот день навсегда изменил мою жизнь. Я приспособил один из его приёмов для себя – обманный выпад заставлял противника податься назад, а быстрый удар ноги ломал ему колено. Немногие смогли бы сражаться после такого. Мне казалось, что получится неплохо. Видимо, Нубиец наблюдал.
- Ты делаешь не так, - внезапно сказал он.
Я обернулся, готовый к тому, что недовольный попробует свернуть мне шею. Драки между гладиаторами вне арены строго пресекались, и всё же такое случалось, и чаще других со мной – немногим нравилось, что я изучаю их приёмы.
- Нужно вот так, - Нубиец показал, как именно и быстро улыбнулся. Давно не видел, чтобы кто-то так улыбался.
- Это египетский приём, - продолжал чёрный на хорошей латыни. – Когда-то им пользовались, но теперь совершенно забыли. Египтяне заимствовали его у нас.
Он был разговорчив и приветлив, словно не замечал моего молчания.
- Тебя зовут Лонга-немой. Ты умный. Ты мне нравишься. Показать что-то ещё?
И показал. Я поднялся на ноги, отряхнул песок и впервые за долгое время произнёс:
- Повтори.
Бывают, оказывается, люди, которых даже обстоятельства не могут сделать рабами. Нубиец сражался уже два года, а прежде был воином личной стражи наместника Египта. Оттуда и попал на арену.
- У наместника красивая дочка. Но ему не понравился чёрный внук.
Он часто улыбался, показывая безупречные зубы. Мне казалось, что он всегда безмятежен.
- Я охотник, Лонга. Моё племя – это племя великих охотников и воинов. И когда я вижу врага, то всегда знаю, что за зверь был его предком.
Это заинтересовало меня, он заметил. Я ещё не привык прибегать к словам.
- Ты, Лонга, из породы львов. Лев убивает, чтобы насытиться. Он делает это быстро и сразу, потому что силён. Но, сделавшись сыт, лев не нападает больше – он не кровожаден. На людей-шакалов стоит обращать внимание, когда их много. Вон тот толстый – носорог, - Нубиец показал на квадратного бритта, который удивительно долго оставался в живых для такого тупого создания. – Носорог очень силён, может затоптать даже льва, но он глуп. Потеряв противника, кидается на камень или дерево. Хорошим ударом можно свалить носорога и забыть о нём. Есть создания опаснее.
- Какие? – спросил я. Меня начинал увлекать этот разговор.
- Крокодил. Эта тварь сидит на дне и смотрит. Она поджидает добычу. Его оружие - терпение. Ты ничего не ждёшь, а тебя вдруг из-под воды хватает огромная пасть, - Нубиец растопыривает пальцы обеих рук, чтобы показать крокодилью хватку. - Твои кости хрустят, но это ещё не самое страшное. Потому что ты умрёшь не сразу. Он живым утянет тебя на дно и будет любоваться, как ты захлёбываешься. Я очень не люблю крокодилов, - улыбается он. – А есть люди, похожие на леопардов. Это очень нехорошие люди.
- Ты носишь шкуру леопарда, - заметил я.
Он снова улыбнулся от уха до уха:
- Я убил многих из них.
- Расскажи о леопардах.
- Это сильный зверь. Но слабее льва, поэтому он очень не любит львов. Леопард терпелив, он ждёт в засаде, а потом нападает так, что ты не слышишь его атаки. Он убивает, и ему хочется ещё. Леопард убивает ради забавы.
- Мой враг похож на леопарда, - внезапно сказал я. Никому прежде не рассказывал о Руфине.
- Ты должен выйти отсюда, Лонга, - сказал Нубиец, глядя мне в глаза. – Неволя убьёт тебя. Я давно наблюдаю за тобой. Ты сжимаешься от отвращения. Надолго ли тебя хватит?
Он словно забыл, что убить в нас могут не только душу.
- Лонга, ты ещё молод. А не ценишь даже того, что тебе осталось.
Мне стало горько:
- А что осталось?
Он повёл рукой:
- Солнце. Тебе тепло. В вашем Эребе темно и холодно. Ты здоров и силён, у тебя есть надежда на свободу. А ты не замечаешь всего этого. Завтра ты победишь и в награду получишь женщину.
Я пожал плечами. Меня совершенно не соблазняли забитые создания, призванные ублажать нашу плоть.
- Ты не хочешь хорошенькую девушку? Тебе ничего не отстригли в бою?
Он смеялся, но это не было обидно. Мы не разлучались даже в бане, кому знать, как не ему?
- Не хочешь любить, тогда просто поговори с ней. Ты умеешь говорить, Лонга?
Нубиец был разговорчив. И когда я слышал его гортанную речь, у меня словно разжимались внутри тиски. Позже я осмыслил это и понял, что во мне жила неутолённая потребность любить. Не плотская, нет – физические нагрузки приводили к тому, что телесное влечение просыпалось нечасто. Это была жажда привязанности, доверия, дружбы. Боги знали об этом, и послали Нубийца, чтобы он напомнил мне, где расположено сердце.
Я не мог признаться себе, но с некоторых пор стал снова бояться поединков. Мне было страшно увидеть вдруг, как приветливый Нубиец превратится в леопарда или льва и попытается меня убить. И тогда я должен буду убить его.
В Колизей отобрали лучших бойцов. Мы с Нубийцем были самыми лучшими. Но я белокож, а Нубиец чёрен. Мне было отведено место в рядах воинов Мария, моему другу предстояло сражаться за Югурту. Нас сделали врагами, не считаясь с тем, что в нас бились живые сердца. Случилось то, чего я боялся все эти годы.