- Как ты будешь объясняться с оружейником? – спросил меня Томба.
Мы снимали крохотную комнату в инсуле поблизости от бань Константина. По молчаливому уговору оба избегали окрестностей Колизея, хотя узнать во мне гладиатора, несколько месяцев назад отказавшегося убить товарища, было почти невозможно. Но Томбе я нанёс весьма приметные увечья.
Мой друг сидел на кровати, и откровенная ухмылка украшала чёрное лицо.
- А мне нужно к оружейнику?
После побега у нас было по гладиусу, этим я собирался ограничиться.
Томба перестал улыбаться и посмотрел на трёхпалую руку.
- Тебе нужен меч. Хороший, не такой, как эти.
Целый день мы обсуждали, каким он должен быть. Мой друг настаивал на надёжной защите руки, поэтому мы придумали рогатую крестовину, каких никто не делал. Мне хотелось, чтобы клинок сочетал силу рубящего удара с возможностями режущего и колющего. Какое-то время мы склонялись к кривому однолезвийному мечу, но потом я вспомнил галльские клинки, суженные в первой трети лезвия и имеющие заточку с двух сторон. В итоге у нас получилось что-то чудовищное, напоминавшее одновременно кавалерийскую спату и паразониум греков, только совершенно немыслимой длины. Я добросовестно нарисовал его на клочке пергамента.
- Вот с этим и пойду. И объясняться не надо, всё скажут деньги.
Деньги у нас были. В ночь мятежа, едва воссоединившись, мы направились к жилищу ланисты. К сожалению, мерзавца не оказалось дома. Не знаю, как бы мы решали, кто его прикончит, но уж договорились бы как-нибудь. В прежней жизни мне в голову бы не пришло взять чужое. Я вырос в семье скромного достатка, который достигался своим трудом. Теперь честность меня не мучила.
- Этот гад много нам задолжал за нашу кровь, - Томба, как обычно, высказался за двоих. Я ещё не скоро обрёл способность нормально говорить.
На конюшне мы добыли двух лошадей. Мой побратим ездил верхом очень уверенно, стискивая лошадь коленями. Подрезанная пятка ему почти не мешала. В одну ночь мы проделали больше десяти миль на север и к утру были далеко от Путеол, где полыхало пламя мятежа.
На Томбе была приличная туника, поэтому он заехал на постоялый двор и добыл там одежду для меня. Германец, согласившийся с ней расстаться за неслыханную сумму, по счастью, был почти моего роста. Я дожидался побратима в придорожных кустах, изнывая от беспокойства.
Мы направились в Рим. Томба знал, что я непременно захочу отыскать Руфина, и предложил начинать оттуда. Здравый смысл требовал как можно скорее покинуть Италию, но я не отказался бы от мести. Годы неволи сделали мысль о справедливости настолько неотвязной, что я и помыслить не мог о чём-то ещё.
- Убей его скорее, а то рехнёшься, - смеялся Томба.
Он и в самом деле смеялся, словно не было никогда кошмара гладиаторской школы, словно все его пальцы были на месте. Мой друг во всём видел светлую сторону и умел радоваться жизни. Поселившись у терм Константина, он уже через пару дней свёл знакомство с какой-то вдовушкой и, как он выразился «вознёс её на небеса блаженства». Я её видел – несчастной она точно не была.
Единственное, что мне было известно о Руфине, сводилось к тому, что он близок к Аркадию. Прежний император умер, когда я находился в темнице. Аркадий с младшим братом Гонорием поделили власть пополам . Восточную часть империи старший из сыновей Феодосия взял себе, устроив столицу в Константинополе. Не слишком умный и совсем не энергичный Гонорий довольствовался западной частью, уверенный, что ему досталась лучшая доля. Я мог бы его разуверить – Рим стал беспокойным местечком. Колоны, с которыми мы встречались по дороге, были очень обозлены. Империю не слишком удивил мятеж, затеянный нами в Путеолах, – в последние годы они случались повсеместно.
Меня расстроило известие об отъезде Аркадия. Предстояло путешествие на восток, и справедливость снова откладывалась. Между тем, отношения между братьями оставляли желать лучшего. Император Константинополя решительно не желал союза под эгидой Рима и собирал свои войска. Ходили слухи, что он не прочь договориться с азиатами или готами и пропустить их через свои земли на запад. Удерживало императора Востока только одно: «новые эллины» из Азии в равной мере ненавидели обе Империи. Потому пока братьям приходилось договариваться. Для этих переговоров Аркадий намеревался послать в Рим министра, за короткий срок заработавшего славу всемогущего. Имя министра было… Руфин. Эту новость Томба принёс мне от своей вдовушки.
Мог ли это быть другой человек? Я не допускал такой мысли. Но как до него добраться?
Мне пришла в голову сумасшедшая идея. Ещё при Феодосии в Риме набрал силу полководец Стилихон, вандал по рождению, женатый на племяннице императора. Он служил своему владыке верой и правдой, но не гнушался принимать в гвардию соплеменников. Германцев было довольно много в окружении молодого императора Гонория. Я владел их речью и мог сойти за вандала какое-то время. Много мне не требовалось, до первой встречи с моим врагом. Томба лишь напомнил, что меня могут выдать незажившие следы кандалов. Я надеялся, что наручи и калиги скроют рубцы от посторонних глаз.
Наняться в гвардию оказалось на удивление легко. Командир преторианцев с толстым красным лицом и луженой глоткой проверил, как я управляюсь с мечом и копьём. Он был римлянин, но с грехом пополам говорил на языке своих подчинённых. Обмануть его было нетрудно. Я даже позабавился тем, что большинство своих умений мне пришлось утаить.
Руфин прибыл в разгар Римских игр . Кажется, переговоры не дали результата. Носились тревожащие слухи о скором отъезде министра в Константинополь. Я нёс караульную службу вне дворца Августа, гадая, где и как мне повстречать моего врага.
Фортуна сама решила эти задачи, вознаградив меня за терпение. Мог ли истый римлянин пренебречь зрелищем крови? Император пригласил посла на игры. Мне хотелось злорадно смеяться.
Впервые я вошёл в Колизей снаружи, смешавшись с толпой. Потом украдкой занял место у арки, которая вела в ложу императора. Во мне видели лишь часового. Когда стража императора проследовала мимо, я пропустил её, а потом побежал следом, поправляя калигу и делая вид, что отстал. Караульный пропустил бестолкового солдата, пробурчав, что тот дождётся порки.
Наверх вела хитроумная система лестниц и арок. В одной из таких арок, у самого входа в ложу я нагнал их.
Руфин был по-прежнему хорош собой. Он погрузнел, но отягощали его хорошие мускулы, жира совсем чуть-чуть. Завитые тёмные волосы колечками спускались на лоб. Он был одет не в тогу, как предписывали приличия, а в короткую тунику военного образца и воронёную кирасу, сверкавшую серебряной инкрустацией. Впрочем, и сам Гонорий, изображая воина, носил золочёный доспех, стеснявший изрядный животик владыки Рима. Он шёл на шаг впереди могущественного посланца своего брата, и его одутловатое лицо выражало неудовольствие. У императора был слабовольный подбородок. Вызывать Руфина придётся при нём. Как ему понравится такой поворот в политике?
- Что ты здесь делаешь, солдат?
Меня окликнул сам Стилихон, командующий пока ещё единым войском Римского Союза. Я впервые видел его вблизи. Вдвое шире меня в плечах белокурый воин с тяжёлым лицом, словно вырубленным резцом ваятеля. Очень светлые глаза испытующе глядели на меня. Я понял, что другого момента не будет. Если Стилихон достанет оружие, я не стану с ним драться. Этот человек внушал мне уважение.