- Позволь, полководец, - прошептал я. – Это дело чести.
И быстро выдвинулся вперёд:
- Сальвий Руфин, обернись ко мне!
Охрана потянулась к мечам, но Стилихон вдруг поднял руку, останавливая их.
- Сальвий Руфин, ты подлый убийца и вор. Я обвиняю тебя в убийстве старого библиотекаря по имени Филипп, случившемся в Сатурналии шесть лет назад в окрестностях Неаполя.
Посланец Аркадия вышел в полосу света. Надо отдать ему должное, мой выкрик не испугал его. Всё-таки он был из породы леопардов. На лице его даже бродила памятная мне усмешка.
- Кто ты такой, варвар?
- Я римский гражданин Марк Визарий, которого ты вероломно захватил в плен и продал в рабство в ту самую ночь. Во имя справедливости, защищайся, если веришь в правду меча!
Должно быть, он предпочёл бы, чтобы стража зарубила человека, угрожавшего ему. Но Стилихон снова сделал знак, удержавший её на месте. Мы остались под аркой один на один.
Я знал, что убью его. Я знал это все пять лет, и теперь мне казалось что происходящее – снова игра моего воображения. Нереально медленно он вынул свой меч. Должно быть, он умел им владеть. Я не дал ему показать это. Мой клинок отразил его гладиус, заставив Руфина податься вперёд, а я уже нырнул ему за спину. Быть может, он и предвидел удар, который снёс голову с плеч. Остановить этот удар было не в его силах.
Я ещё стоял над телом, ощущая неожиданную пустоту внутри, когда со мной случилось что-то странное. В тот миг я подумал, что стража всё же опомнилась. В моё тело словно впился десяток клинков. Дыхание пресеклось, и я упал на залитый кровью пол, уже понимая, что умираю. Это было недолго…
***
Потом я очнулся в темноте, нащупал рукой осклизлую стену. На запястье звякнула цепь. Неужели месяцы свободы и моя месть лишь почудились мне в бреду?
- А ты опасный человек, Марк Визарий!
Стилихон воздвигся надо мной, точно статуя, а я не мог даже подняться – оказывается, меня удерживала ещё одна цепь, прикреплённая к ошейнику.
- Извини за эту предосторожность, но мне неведомо, что у тебя на уме. А ты на многое способен. Я был в Колизее в тот день, когда ты уложил пятерых, а потом отказался прикончить последнего.
Не думал, что кто-то способен узнать меня, но у полководца были орлиные глаза.
Я приподнялся на колени и понял, что даже не ранен. Это было странно.
- Меня не убили? Почему?
Стилихон усмехнулся и сел на скамью в нескольких шагах от меня. Я не очень отчётливо видел его лицо в полумраке.
- Собственно, ты оказал Империи услугу, Марк Визарий. Я давно подумывал избавиться от этой занозы. Руфин очень мешал мне. Ты взял это на себя, оставив мои руки чистыми. Но что мне теперь с тобой делать? Аркадий потребует распять тебя. Тем более что ты, как выясняется, беглый раб. Гонорий, да продлятся его дни, хочет союза и едва ли станет ему перечить. Ты умрёшь очень скверной смертью, римлянин.
- Делай, что должен, - сказал я ему. – Свой долг я уже выполнил.
Германец снова хмыкнул, а потом подошёл вплотную ко мне и отомкнул цепи.
- Почему? – едва сумел вымолвить я, поднимаясь.
- Тому несколько причин, юноша. Во-первых, Аркадий с Гонорием и без того убеждены, что ты мёртв. Ты умер на глазах владыки Рима несколько часов назад возле императорской ложи.
Я чувствовал, что он вовсе не смеётся надо мной, хотя выражение лица было странное. Он говорил правду.
- Вы, римляне, забыли многое из того, о чём знали ваши предки. Святую Правду Поединка превратили в развлечение для бездельников, - он поморщился. Мне не хотелось ему возражать. – Но с тобой всё иначе. Кажется, ты стал Мечом Истины.
- Как это?
- Ты умеешь читать, римлянин? Один человек говорил мне, что об этом написано в греческих книгах. Там говорится, что когда-то на земле обитал род людей – могучих и прекрасных телом, крепких духом, сильных правдой. Они служили одному богу, и этот бог любил их. Праведность была им свойственна настолько, что преступления меж ними случались редко. Если же они случались, то в поединке сходились на мечах обвиняемый и тот, кто обвинял. И умирали оба. Но справедливый бог возвращал жизнь правому. Так рассказывают о них те, кто ещё помнит.
Но со временем благоденствие, доставшееся легко, вскружило голову избранному народу. Его цари решили, что могут нести свой закон в иные пределы – к тем, кого они считали варварами. Вы, римляне, поступаете так же.
Что я мог ему возразить? Стилихон, впрочем, не ждал моих слов, он продолжал, и голос становился мрачнее:
- И тогда всемогущий бог решил покарать своих людей за нечестие. Содрогнулась земля, и пришли на сушу воды, поглотив обитель счастливых. А с ними ушёл из мира их бог, разделив судьбу своего народа.
Да, я читал об этом. Но старик Филипп всегда называл Платона выдумщиком.
- История атлантов – сказка, рождённая фантазией афинского философа, - сказал я.
Стилихон усмехнулся:
- Ты можешь не верить. Я не знаю про атлантов, у нас об этом говорят иначе. Однако те, кого вы называете варварами, до сих пор чтят священное таинство поединка. Ты не задумывался, римлянин, почему? Мне же доподлинно известно: воля ушедшего бога по-прежнему пребывает в мире. Случается, она выбирает воина. Это не даёт ему необоримости в бою, совсем напротив. Каждая отнятая жизнь убивает его. Но если он карал справедливо, жизнь вернётся к нему. И так будет до тех пор, пока он судит по совести.
Я ещё не мог взять в толк, какое отношение ко мне имеет это странное поверье.
- Тот Бог выбрал тебя, Марк Визарий. Я не знаю, чем ты лучше других и почему он решил именно так, но не мне оспаривать его выбор. Ты был прав, вызывая Руфина. Ты будешь жить, покуда прав.
- Откуда ты узнал об этом?
Сомневаюсь, чтобы вандал знал греческое письмо. И впрямь, он кивнул:
- Я не читал ваших старых преданий. Это рассказал мне человек, который носил на себе руку Бога Справедливости много лет.
- А что с ним сталось?
- Он ошибся, - сказал Стилихон. И это прозвучало тяжко. – Ты тоже умрёшь, когда ошибёшься.
- Ты отпустишь меня? - спросил я, не веря собственным ушам.
- Отпущу, - кивнул он. – И отдам твой меч. Странное оружие, но тебе, конечно, виднее. Этот меч никогда не поднимется в защиту твоей собственной чести или жизни. Но ты сможешь поднимать его в защиту других. Если захочешь, конечно. Немногие из тех, кто отмечен Богами, решаются идти по этому пути – уж очень он мучителен.
- Подумаю над этим, - обещал я. По крайней мере, это было честно.
Он посторонился, пропуская меня к двери:
- Но тебе придётся поискать место подальше от Аркадия. И от Гонория тоже.
- Такое место найдётся, - ответил я.
Изгнание – не худшая участь для того, кто знал неволю. Вот уже много лет я скитаюсь по окраинам Империи, взыскуя справедливости своим клинком. Мне и впрямь не раз приходила мысль осесть в тихом месте рядом с Томбой. Я ещё не разучился писать по-латыни и по-гречески, и сумел бы прокормить нас обоих. Но каждый раз судьба упрямо ведет меня по дороге меча, и тогда я вновь вспоминаю Стилихона. Человека, который спас меня, потому что поверил.
Его нет в живых уже пару лет. Совершенно подчинив себе слабовольного Гонория, он выиграл несколько битв, спасая Рим от своих соплеменников, а потом сам пал жертвой навета и был казнён по обвинению в измене. И я думаю порой: не случилось бы мне отплатить ему добром, окажись я в то время в Риме? Но в столице не верят в Правду Мечей. Да и кого я должен был вызвать? Императора Гонория, который из зависти оклеветал своего полководца и защитника? Увы, судьба императоров пока ещё за пределами людской справедливости.