- Визарий!
Я обернулся. Его лицо не очень хорошо было видно в темноте, но в голосе звучало сомнение:
- Визарий, а нужно ли, чтобы об этом знали?
- Что?
- Да, - уже увереннее сказал он. – Ты ведь не можешь назвать убийцу. А Массале надо, чтобы возмездие свершилось, - и, помолчав, добавил. – И Лукреции надо.
Я никогда не верил в слепое возмездие. Когда мне твердят, что людям НУЖНО видеть наказание, я всегда думаю: «А если бы вас казнили так, как вы казните невиновного?» Меня казнят уже много лет. К этому нельзя привыкнуть. Но и отказаться я уже не могу. Чаще всего мне удавалось спасти безвинных. Чаще всего. Да… А ведь Северин уже тогда назвал мне убийцу!..
Когда я обмывал покалеченную руку, что-то маленькое, засевшее в ранке между пальцами выкатилось из-под тряпки и упало на каменный пол. Я долго ползал со светильником, пытаясь найти, что же это было. А потом встал на него коленом и зашипел. Это был осколок зуба. Клыка.
*
Отряд вернулся три дня спустя. Привёз на носилках тяжело раненого Массалу. И на верёвке – крепкого старика с выбритым лбом и бородой, заплетённой в косы. Центурион был без сознания, командовал Валент. Во дворе он спешился и бережно достал из кожаной сумки голову.
Солдаты были утомлены и угрюмы. У некоторых темнели кровью повязки. Но, кажется, все были в строю.
Лукреция так же без слёз приняла голову брата, благодарно склонилась и прижала её к груди. Горожанки, пришедшие встречать думнонийцев, завыли в голос. Йоло махнул своим людям - расходиться. Сам он отвязал из-за спины длинный тряпичный свёрток и, понурив плечи, побрёл к реке. Не знаю, почему я пошёл за ним.
На берегу Экса Йоло развернул тряпки и вынул два бриттских меча. Широко размахнувшись, швырнул их в реку – один за другим. После этого сел, подтянув колени к груди, и стал смотреть на текущую воду.
Я знал, что наконечники копий побеждённых бритты перековывают на кольца – в память о победе, а мечи оставляют себе, чтобы присвоить силу врага. Но то, что сделал Йоло, было мне непонятно.
- Зачем ты выбросил их? Или то были дурные мечи?
Он обернулся и посмотрел, скривившись. Йоло никогда не замечал меня, я и не думал, что он знает моё имя.
- Это были добрые мечи, Визарий. Добрые мечи, и добрые бритты из Кернова. Такие же, как я.
Слёзы катились по разукрашенному синим бородатому лицу, но он их не замечал.
- Они ничего не боялись. Сразу сказали, что друиды не убивали римлян, но не стали складывать оружие. Гордые… хорошо дрались. И мы их убили… всех… Их мало было.
Йоло утёр лицо рукой, шумно вздохнул и зачерпнул воды из реки.
- Уйду в деревню. Противно резать своих по чужому слову. Пусть король простит… и эти двое… я их убил, но никто не возьмёт их силу. Мечи ушли к Деве Вод.
Добрый малый хотел выговориться, а я молча сидел рядом – какой-никакой слушатель. И он рассказывал всё, что вспоминалось:
- Волчья Шкура сразу вывел к святилищу. Это большой храм Нудда, там священная плита из бронзы с изображением бога. Охранников убили быстро, но те, из Кернова, затворились в храме со жрецами и сказали, что не сдадутся, потому что невиновны. Покуда Массала толковал с ними, Волчья Шкура пробежался по хижинам и вынес оттуда голову. Тогда центурион заревел и ринулся прямо на их мечи. Он обезумел, Массала, но это было священное безумие, когда не чуют боли. Он оттеснил их от входа, и мы ворвались внутрь за его спиной. Потом я убил героев из Кернова, а Волчья Шкура перерезал жрецов. Массала связал Морридига, и только потом священное безумие покинуло его… Святилище Шкура сжёг.
Только услышав, с какой ненавистью он произносит это прозвище, я понял, зачем пошёл за ним и что хотел у него спросить!
- Йоло, это ты выбил зуб Мелиору? Когда он напросился на драку, у него были ссадины на губах?
Я напрасно рассчитывал что-то узнать. Йоло повёл головой, словно пьяный. Не думал, что можно вот так пьянеть – от горя.
- Не помню. Я выбил бы ему все зубы до последнего!
Со стороны города, стуча коготками, примчалась Велона. Принялась лизать руки и крутить хвостом так, что задние лапки не могли устоять на месте. Вот оно – щенячье счастье! Одного хозяина прячут, и он плохо пахнет, зато другой тут и готов почесать тебе ушки. Ну, что ты хочешь мне сказать, моя умная девочка? Что голова была в его поклаже, когда отряд отправлялся из города? Я знаю, я в этом почти уверен.
*
Морридиг, Верховный жрец думнониев был гнусным стариком, от него мерзко воняло, а лицо напоминало морду волка. Я пришёл к нему вечером. Грациан разрешил, чтобы меня впустили. Мне нужно было, чтобы друид сам сказал…
- Что? Не приносили мы в жертву мальчика? Этого – нет. Других – да. Это ты хочешь услышать, римлянин?
Я всё ещё не мог понять. Это нужно – понимать чужих богов, всех богов - чтобы осознать, что случилось со мной.
- Зачем? Зачем убивать мальчиков? Во имя чего?
Он повернулся ко мне, кряхтя и звеня цепями:
- Все мальчики когда-то умрут, только некоторые - старыми и беззубыми. Раньше, позже. Есть ли смысл в бессильной старости? Или лучше уйти во цвете лет, совершив что-то достойное и нужное? Ты не понимаешь, римлянин, что боги не могут без людей. Там, далеко, на блаженных островах, они счастливы и легки, как туман. Но чтобы спуститься к нам, им надо напитаться нашей горячей кровью, ощутить нашу радость и боль. Боги обретают жизнь через людей. Тебе ли не знать? Римляне хотели лишить нас силы, они добились, что мы реже стали призывать своих богов, насыщать их живой кровью. И бессмертные удалились от нас. Но теперь ещё хуже. Римляне взяли в боги человека. Он был мёртвым, этот человек. Говорят, что потом он воскрес. Это неправильно – поклоняться жертве. Сила стала утекать из мира. Скоро её не останется вовсе. А боги продолжают сражаться между собой, будто её ещё много. Страшные времена, неправильные времена!
Он ощерился, обнажив гнилые осколки зубов:
- Ваши боги тоже уходят. Они не слышат вас, вы не слышите их. Или не хотите услышать! – его ухмылка была полна лукавства, словно он что-то знал обо мне.
Я пробурчал:
- Богам надо внимательнее смотреть под ноги. Они не всегда выбирают то, что им сгодится.
Но друид рассмеялся дребезжащим смехом:
- Боги всегда знают, кого выбирать. Не стоит думать, будто ты умнее их. Что ты боишься узнать, римлянин? Что в этом мире справедливость требует силы, даже если при этом режут мальчиков? Что служение святым вещам всегда нуждается в жертве? Что, не желая приносить в жертву других, ты должен предложить себя? Тебе придётся это признать. Тебе придётся стать сильным, иначе ты всегда будешь чувствовать то же, что теперь.
Откуда он знал, что я ощущаю? Но этот старый колдун, обезумевший от крови, всё понимал. Когда я беру в руки меч, я всего лишь борюсь с собственным бессилием. Ведь я не могу ничего исправить. Только покарать. Только убить.
Его казнили два дня спустя. Удавили по-тихому, чтобы не распалять думнониев, а тело забросали камнями во рву. Он был мне гадок, но прежде я всё же пошёл к Грациану.
- Друид невиновен. Ты ведь знаешь, кто это сделал? Выбитый зуб, собака и голова в мешке.
Он вперил в меня свои круглые глаза:
- Да. И чего ты хочешь? Чтобы я отпустил Морридига с извинениями? Тогда завтра мы снова найдём обезглавленное тело. А потом ещё одно. И ещё. Пока он жив…
- Но виновен другой!
- Да. И я казню Мелиора, чтобы все говорили: Грациан расправился с соперником. По слову умника Визария, который всем натянул нос!