- Разве я не доказал тебе?..
- Для суда этого мало!
- Хорошо! Тогда я найду больше!
Но друида всё равно казнили…
*
Как же я его ненавидел! За своё бессилие доказать очевидное. За невозможность призвать его к ответу. За пустоту в таблине, за то, что Северин больше не погибал от скуки, когда я читал ему Плутарха. За то, что Валент смеялся жирным смехом победителя, и Лукреция улыбалась ему сквозь слёзы. Впрочем, дело даже не в ней.
Он стал моей навязчивой идеей, моим постоянным кошмаром. Я знал, что не смогу спокойно жить, пока он есть. И даже если я покину Британию, одна мысль о том, что этот убийца детей торжествует, что люди по-прежнему считают его достойным, лишит меня сна. Нечто подобное я переживал уже с Руфином. Но тогда бессилие было острее. Теперь же я, как охотник в засаде, ждал, когда он ошибётся, когда зацепит меня, и тогда я разоблачу его – при всех! А ещё я хотел понять – почему? Это было очень важно – почему?
Должно быть, такие, как он всегда чувствуют опасность. Прежде он пытался унизить меня при всяком удобном случае, теперь же стал осторожен. Он больше не давал мне повода. Он словно смеялся над моими попытками его уличить. Возможно, в своём волчьем роде он, в самом деле, был лучшим.
И всё же натура взяла своё.
В тот день я бродил по кладбищу, гадая, что погнало мальчика сюда. И, кажется, нашёл. В одной из ниш, рядом с той, где его похоронили, мне попалось имя: Сульпиция Массала. И надпись, я её не запомнил. Что-то обычное, вроде: «Скорбим и помним!»
Думаю, там он и погиб. Теперешний я, возможно, отыскал бы следы, хотя прошло уже время. В конце концов, где-то ещё была сандалия, слетевшая с ноги Северина. Но тогда я следов не увидел. Зато увидел Мелиора.
Он шёл небрежной походкой. Всегда ходил, немного красуясь, а в тот раз это просто бросалось в глаза. Но здесь-то перед кем? Получше узнав людей, я стал понимать: а перед собой! Идти пред глазами мёртвых, которые знают, но не в силах призвать тебя к ответу, и показывать, КАК ТЕБЕ ВСЁ РАВНО. Как ты не боишься содеянного!
Теперь я это понимаю. А тогда его барская осанка просто вывела меня из себя. Я вышел из-за стены.
- А он ведь смотрит, Мелиор! Он видит.
Странно, с некоторых пор в бешенстве я стал вести себя спокойно, даже лениво.
Он резко обернулся, словно его стегнули. Увидев меня, нарочито громко расхохотался:
- А, это ты, писака! – и добавил что-то о юношах, которых берут силой.
Такие вещи меня обычно не трогают.
- Не трудись. Я не стану выбивать тебе второй клык. Мне нужно больше.
И вот этим вывел его из себя.
- Тебе всегда нужно больше! Жить из милости, жрать чужой хлеб, целовать чужих невест!
И я понял!..
- Это он тебе сказал тогда? Он тебя всегда не любил. Не думаю, чтобы отдавал предпочтение мне, но ты-то ведь точно остался позади, Лучший из Лучших! И это он тебе сказал. Что ты сказал в ответ?
Впрочем, я уже догадывался. Младший Массала, невзирая на молодость, гордился своим хладнокровием. Только одна вещь могла заставить его выйти из себя и двинуть кулаком человека выше на голову и вдвое сильнее.
- Ты посмел оскорбить Лукрецию, ты убил её брата, когда он заступился, а теперь называешь её невестой?
Должно быть, Северина он не хотел убивать, и всё вышло случайно: неистовая ярость и один очень сильный удар. Потом, конечно, был страх, когда он осознал. И это страх толкнул его надругаться над телом мальчика, чтобы свалить вину на друидов. Мне бы тогда уже понять, что великолепный Мелиор – трус! Что есть особый вид трусости: не перед лицом врага, этого страха он не знал. Это страх не дотянуться, оказаться не тем, кем мнил себя, кем считали тебя другие. Это потеря положения, которого – в глубине души он это знает – никогда не был достоин. Я не понял.
Потому что иначе дело обстояло со мной. Меня он давно хотел убить. И вполне мог это сделать в тот день, ведь я был безоружен. Обличая Валента наедине, я сам не понимал, насколько близко гуляю от врат Гадеса. Что же его остановило? Страх повторить это перед всевидящими глазами мёртвых? Или желание ещё полюбоваться моим бессилием?
Он сгрёб меня за тунику, притиснул к стене и зашипел в лицо, обдавая брызгами слюны:
- Запомни, щенок! Я тебя не боюсь! Я плевать хотел на твои угрозы. Ты ничего никому не докажешь. Потому что я – Мелиор. Потому что прав сильный. А я сильнее тебя!
Он стукнул меня о стену колумбария, развернулся и пошёл прочь, энергично двигая локтями.
- А если найдётся кто-то сильнее? - прокричал я вслед, утирая лицо.
*
Я целую ночь отнимал меч у Томбы. В словесном поединке мне его никогда не одолеть, а колотить брата не хотелось. Пришлось его… перемолчать. Я просто запер дверь и сидел подле неё, стараясь не слушать всё, что он говорит. Только жалел, что неосмотрительно устроился с ним по одну сторону двери.
Под утро он охрип и сдался. И всё же, когда я направлялся во двор, он ковылял за мной и зудел, что я давно не упражнялся и совсем не спал нынче ночью. Как будто это имело значение?
Грациан, всё ещё командующий крепостью, учинял утренний смотр. Валент красовался своей выправкой, как обычно. Даже Йоло по какому-то делу случился в крепости. Жаль только, Лукреция покинула больного отца и тоже вышла подышать.
- Мелиор, обернись, – сказал я. Горло стиснуло, у меня так бывает от волнения, потому говорил очень тихо.
Но он услышал. Медленно, очень медленно, очень небрежно обернулся через плечо и сплюнул:
- О как! Писака раздобыл новое стило.
Меч снова висел у меня на поясе. Почему Томба не хотел его отдавать? Едва ли боялся за меня – ему ли не знать моё искусство. Просто мой брат всегда был мудрее, он хорошо понимал, чем окончится эта затея. Но мог ли я отступить?
- Фабий Валент! Я обвиняю тебя в смерти Северина Массалы. Ты трус и убийца детей! Дерись, во имя Справедливости!
- О как! – повторил он в манере, которая меня всегда раздражала. – И ты, красавчик, можешь это доказать?
- Могу, - сказал я, обнажая клинок.
- Какой дурак дал ему подержать железку? Эй, там, отберите, пока он себе яйца не отрезал!
- Этот меч всегда был моим.
- А станет моим. Сейчас порежу тебя на куски – и возьму!
- Нет, - отвечал я громко. – Если я умру, этот меч кинут в реку по обычаю бриттов.
- Да будет так! – отозвался Йоло. – Дерись спокойно, сынок. Во имя справедливости.
Он скрестил на груди свои могучие руки в синих разводах племенных узоров и встал, точно страж, охраняющий храм. Томба занял место по другую сторону площадки. Его чёрное лицо было непроницаемо, словно не он совсем недавно пытался меня остановить. И я понял, что действительно – пора!
Валент был уверен в себе. Я столько времени скрывал свои умения, что он рассчитывал покончить со мной одним ударом. Я ответил на этот удар страшно – уведя лезвие вниз, распластал его кожаный нагрудник повдоль, не задев, впрочем, тела.
Он заметно изумился и стал осторожнее. И всё же на мечах я был сильнее него настолько, настолько сам он сильнее Северина на кулаках. Он был лучшим в своём деле – копейном, мог нерушимо стоять в стене щитов. Но гибкости и быстроты не хватало, едва ли он когда-то учился искусству одиночного боя. И мне вдруг захотелось, чтобы он тоже почувствовал себя двенадцатилетним подростком в руках человека, который может сделать с ним ВСЁ.
Никогда после я не казнил преступника так долго. Сначала клочьями спустил с него одежду. Панцирь мне крепко мешал, но я удачно зацепил плечевое крепление, и когда он обвис, Мелиор сам от него избавился. Я отошёл в сторону, позволяя это сделать.