Выбрать главу

Я отвлеклась, потому он сзади зашёл неожиданно. Жёсткие пальцы сжали запястья и вывернули руки. Сильный тычок заставил посунуться в землю, а этот гад уже сопел, пристраиваясь сзади. Я корчилась, пытаясь вырваться. Исполох меня взял. Столько лет убеждала себя, что он не властен над лучшим бойцом амазонок, а этот скот в миг превратил меня в бессловесную жертву. Мне бы Богининого дара сейчас, ан нет – не пришло! Почему? Я оцепенела, когда поняла, что боюсь этого Визария: моя Богиня отступает перед ним. Должно, его Бог сильнее…

Внезапный рывок опрокинул навзничь. Нет, рванули не меня, просто насильник не успел мои руки выпустить. Я увидела дюжего гота со спущенными портками, а над ним – Визария. Второй гот держал коней, и довольная ухмылка ещё не сошла с лица. А Визарий… Вот теперь и гадать не надо: он воин и может убить.

Тяжёлая безрукавка козьего меха делала гота по-медвежьи громадным. Но Визарий возвышался над ним, даже когда насильник поднялся на ноги.

- Вон отсюда, - сквозь зубы молвил чужак. Его лицо застыло, а глаза напугали даже меня, хоть не на меня глядел. – И штаны надень!

Но поганец уже посчитал: их двое, а против них испуганная баба да полуголый мужик – половина гота в ширину, безоружный к тому же. Потная ладонь потянула из-за пояса нож. Страшные у готов ножи – почти две пяди.

- Не хочу тебя убивать, - глухо молвил Визарий. – Уходи.

Мне бы самой сейчас взять акинак - рубануть негодного, чтобы юшка брызнула. Да только оцепенило меня, словно почуяла, как иная сила вступает в бой. Моя Богиня не пожелала, вместо неё шёл кто-то незнаемый, чужой - волей и обличием.

Насильник двинулся, Визарий посторонился, перехватил волосатое запястье, и нож поменял хозяина.

- Уходи добром.

Но гот дёрнулся, вырываясь… и его клинок по самую рукоять вошёл ему в кишки. Визарий поглядел, меня жуть взяла от этого взгляда – словно не человек. Прорычал страшно:

- Во имя Справедливости!..

Потом повернулся к приятелю зарезанного:

- Пошёл прочь!

Того не пришлось просить. Насильник ещё наземь не осел, а над нами только пыль от копыт вилась. Визарий сделал шаг, потом вдруг посунулся и упал, зажимая руками живот. Так ведь гот его коснуться не успел! Но мой непрошенный защитник корчился так, словно это у него в кишках сидело две пяди доброй стали. Не помню, как оказалась над ним.

- Некстати… - прохрипел Визарий. – Лугию скажи… кобыла игреневая…

Я не успела и слово молвить. Его руки ослабели, я отвела их от живота, чтоб посмотреть рану. Раны не было. А Визарий умер. И сгустилась над бродом воля незнаемого Бога, от которой хотелось с головой зарыться в песок – чтоб не чуять.

Лугий

Вначале я увидел игреневую кобылу. И порадовался, что Визарий нашёл убийцу. Мне всё-таки жаль было девчонку, нельзя так. Потом разглядел на земле труп в громоздкой овчине. И девицу на коленях, и распростёртое длинное тело…

Ох, оглобля ты настырная, что ж теперь будет!

У девицы лицо в земле, а туника в лохмотьях. Если учесть, что у покойника гашник едва держится, то ничего объяснять не надо.

Ты столько раз учил меня не ввязываться по пустякам, и, если надо, вразумлять словом! Как же ты сам-то?

- Если Божья сила с ним, почему он умер? – спросила девица. Голос был низкий.

Я уже видел, куда он ударил насильника. Бог наш, ты справедлив, но почему ты решил, что Визарий заслуживает той же боли, что эта тупая немытая скотина?

- Ты Лугий? – вновь подала голос она. – Он просил сказать тебе про игреневую кобылу.

Я только помотал головой. Женщина осталась цела. Получается, что насильника он убил без вины. Вот дерьмо липучее!

- Меч Истины умирает, отняв жизнь.

На лице Визария осталась гримаса боли. Не привык видеть его таким. Всё время, пока его знал, он был почти непроницаем. Руки уже остывают…

- Он – Меч Истины. Бог дал ему право судить и карать только виновных…- я возвысил голос. – Почему ты решил, что этот мерзавец был чист?!

Визарий внезапно вздохнул.

- У тебя… хорошо получается…

Я схватил его в охапку:

- Что получается, чучело ты безголовое?!

- Ругаться… с высшей силой… - он сел и снова потянулся к животу. Должно быть, ещё болело. – Ладно… всё обошлось.

От него не укрылись мокрые дорожки у меня на щеках, потому что вид сделался виноватым. Глупо, должно быть, мы смотрелись, сидя на земле, пыхтя и тиская друг друга.

Потом Визарий встал и пошёл к реке. Долго и шумно умывался. Мог бы не стараться, между прочим. Я-то не скрываю!

Потом соизволил девку представить:

- Лугий, это Аяна. Великая Мать амазонок послала её, чтобы помочь нам.

Судя по лицу воительницы, это не совсем так, но спорить с ним вслух она не стала. А красивая баба, между прочим, люблю таких. Тело крепкое, но не тяжёлое – видна привычка к воинским забавам.

Однообразная работа изнуряет женщину, делая её неповоротливой от вечной усталости. Эта же гибкая, как котёнок. Хотя уже не юна – ровесница мне. И не девица, тут меня не обманешь. Сказка, а не женщина! Ещё бы поласковей смотрела.

Вот эта сказка меня едва не прирезала.

Ночевали прямо там, у брода. Пока осматривали убитого, пока выясняли, кто он, солнце за тучи зашло, и сразу смерклось. Аяна, между прочим, поведала, что готы не любят амазонок. Не сама разговорилась, Визарий вытянул. Она с него глаз не сводила, но я бы не смог сказать, какое в них стояло выражение. Нет, пожалуй, могу. Я так же смотрел, когда меня впервые распластали в бою, а лекарь зашивал: и страшно, и оторваться невозможно.

Потом я рассказал ему о жеребце Теодориха.

- Значит, ещё и готы… - задумчиво протянул Визарий. – Делать нечего, завтра поедем к готам. Мадий согласен подождать?

- Согласен, только… - я покосился на амазонку, не зная, продолжать ли. – Обижают девочку. Побыстрей бы надо.

Визарий резко глянул на меня.

- Я всё сделал, не скоро снова захотят. Но всё же…

Он покосился на Аяну и согласился, что действительно всё же. Нехорошее у неё было выражение. Не надо её сердить. Тем более что оружия из рук она больше не выпускала.

И дёрнула меня нелёгкая её развлекать! Не люблю, когда девушка мрачная сидит. Мы закусывали вяленой кониной от щедрот Мадия. Костёр горел вовсю. Визарий был рядом, живой. Должно быть, я немного одурел от радости.

- Я слыхал об амазонках прежних времён. Даже песню сложил. Спеть?

Она не ответила, а Визарий подал мне арфу. Песня была не новая, я ещё побренчал, припоминая, а потом спел ей о красивой амазонке, что не сумела убить молодого воина. Это только кажется, что легко убить того, кто идёт к тебе с открытым сердцем. Она не смогла, и потому погибла сама, закрывая от стрелы того, кому подарила сына.

– Не знал, что у тебя есть и такие песни, - подал голос Визарий.

Ясное дело, чего я тебе буду петь то, что девицам предназначено? Эту я сложил для одной суровой особы, которой нравилось казаться недотрогой. В Алезии это было, по-моему. Нет, в Гераклее, она была гречанка. Потому я и выбрал этот сюжет. Ей понравилось.

Аяне - нет. Она презрительно скривилась:

- Не знаю, откуда ты взял это, чужак, но всё закончилось иначе.

Визарий заглянул ей в лицо. У него это получается очень сверху, разве только ты стоишь, а он на корточки присядет. И оттого вид всегда имеет несколько виноватый: ничего, дескать, что я над тобой торчу? Людей это подкупает почему-то.

- Это очень старая легенда о прежних амазонках. Царица Ипполита последовала за Тезеем Афинским, родила ему сына. И погибла, защищая мужа в бою. У вас об этом рассказывают иначе?