Красавица отвернулась, кусая пухлую губку. Рваную тунику она сменила – оказалась в запасе. Но вечер прохладный. Не люблю, когда женщина мёрзнет. Я взял свой плащ и накинул ей на плечи. А плечико ничего себе – покатое, сильное…
Не понял, как земля ушла из-под меня. А надо мной нависло перекошенное яростью лицо. И кривой нож, очень острый… Вообще-то, я, конечно, сильнее. Но в тот миг нашло на меня оцепенение, словно я без спросу заглянул в такие места, где смертным бывать не положено. Не знаю, чем иначе объяснить: кажется, я её до смерти испугался.
Хорошо, Визарий не оплошал. Оторвал её от меня, стиснул локти.
- Аяна, Аяна, всё в порядке!
С таким успехом можно уговаривать шторм. Или табун жеребцов в период гона. У неё только что пена изо рта не шла, а глаза были вовсе дикие. А из глаз била та же потусторонняя жуть. Впрочем, нож уже выпустила. Одержимость там – не одержимость, а я знаю, какие пальцы у Визария. Завтра предплечья у красавицы будут очень болеть. А синяки сойдут недели через две.
- Всё, всё… посмотри на меня, вот так. Лугий хотел тебя укрыть, он не думал ничего дурного. Не стой столбом, скажи!
- Я, правда… извини, Аяна. Я дурак!
Точно, дурак. Никогда не видел, чтобы такое с женщиной творилось. Что теперь?
Голос Визария становится настойчивее. Он умеет убеждать. Я уже замечал: чем тише он говорит, тем лучше его слушают. И она услышала. Головой повела, как неживая – и уставилась в синие глаза, словно не было сил оторваться.
- Сейчас я отпущу тебя. Ни я, ни Лугий больше до тебя не дотронемся, клянусь! Не бойся. Ну… вот так.
Он отвёл руки. Аяна дышала ещё неровно, но в ум, похоже, пришла. Визарий осторожно, на корточках отодвинулся от неё, и лишь потом встал.
- Надо согреть воды, - сказал он мне.
Зачем, интересно знать? Горячим вином её поить собирается? Я бы не стал. Но и спорить с ним не буду, он всё равно умнее. Взял ведёрко, спустился к реке. Визарий последовал за мной.
- Что это с ней? - спросил я потихоньку. – В первый раз женщина так от меня…
Он не понял. Наверное, просто не видел, ЧТО через неё глядело, когда она склонялась надо мной.
- Аяна подвергалась насилию. И едва ли она была уже взрослой женщиной. Интересно, сколько ей было тогда?
- Двенадцать, - раздалось за нашими спинами.
Амазонка оставаться одна у костра не пожелала. Сама себя боялась? Да ещё поблизости труп гота лежит. Мы завернули его в полотно, завтра домой повезём.
Визарий кивнул и постелил на камень свой плащ, потом отошёл на шаг, присел. Аяна молчала.
- Что случилось здесь двадцать лет назад?
Мой друг умел спрашивать так, что отвечал даже немой – сам того не замечая.
- Это было не здесь, - произнесла она. Голос как у тяжело больной. – Ноний скупал рабынь… бандиты это знали.
Она рассказала нам, как в одну ночь запылали дома их лесного селения. Как погибла её семья. О том, что делали с девочкой грабители, не говорила – ясно и так. Всех уцелевших продали купцу Нонию, который торговал женщинами. Черноглазая девчонка приглянулась жирному скоту, но посмела сопротивляться. У торговца был свой способ воспитания товара. Девочке пришлось попробовать кнута. А пока он вразумлял глупую Аяну, ему продали нескольких рабынь из разбитого сарматского племени. Как окончил дни купец, она не сказала. Сказала лишь, что Мирина всех женщин, собранных сластолюбцем, увела с собой в степь. Их было сорок, все молодые и красивые. Некоторые на сносях. Потом нашли старую крепость и поселились в ней. А Мирина вспомнила о древних амазонках. Никто из рабынь Нония больше слышать не хотел о мужиках. Проклятье, я их понимаю!
Пальцы Визария сжались в кулак так, что костяшки побелели.
- Жалко, тебя тут не было двадцать лет назад. Навел бы порядки от Сарматии до Пафлагонии. Рыбы – и те бы строем зашагали!
Отворачивается, я вижу, как по щекам гуляют желваки.
- Двадцать лет назад я сам был в плену.
Взгляд Аяны непонятно сверлит нас из темноты.
Визарий
Итак, ещё один игреневый. Я начинаю думать, что это очень популярная масть. Три лошади – и ни малейшего представления, зачем их седокам желать смерти Гаяру. Этот визит к готам может что-то прояснить.
Тело, завёрнутое в полотно, лежит на спине моей лошади. Сам я оценил Луну, покуда есть возможность, буду ездить на ней. Я не слишком хороший наездник, а эта кобыла – просто клад. Рысь ровная, везёт бережно.
Не хотел я брать с собой Лугия и Аяну. Скорее всего, неприятностей в готской деревне не оберёшься. Хоть бы раз мне повстречался круглый сирота и без друзей! Нет, всегда оказывается, что преступник – чей-то брат, сват и закадычный друг.
Впрочем, Лугия всё равно не уговорить. Он поэт и выражается так, что я только рот раскрываю. На этот раз он сказал:
- Визарий, ты высок и строен, как кипарис. И подобно этому дереву напрочь лишён мозгов. Нет, дерево даже умнее – оно растёт на одном месте и никуда не встревает. А ты вечно лезешь в такие места, где тебя мечтают настрогать крупными ломтями.
В общем, всё понятно и без слов. После вчерашнего он меня одного не отпустит. Хотя мог бы и подумать, что ничем не поможет, если готы станут мстить. Он ведь тоже Меч Истины. Кстати, нутро побаливает до сих пор. Должно быть, мой Бог напоминает, что в случае с насильником я превысил данные мне права. Перешёл границу дозволенного. А как было иначе? Дозволить надругаться над женщиной снова?
Аяну оставить тоже не удалось. Так и не знаю, с каким поручением отправила её Великая Мать. Это ведь я Лугию так сказал, а сам далеко не уверен, что их намерения столь миролюбивы. Амазонка едет молча, словно даже подавленная. Прежде молнии били из неё во все стороны, но гроза прошла, наступило ненастное утро. Человеческой душе не вместить столько горя, она немеет, как ушибленное плечо. Вчера ей раны рванули по живому, сегодня бережётся. Может, оно и к лучшему. Она обмолвилась, что готы не любят амазонок. Похоже, их никто не любит. Невозможная затея, как они до сих пор ещё живы?
- Аяна, расскажи мне про готов.
Она не поднимает глаза, это даже приятно, прежде дыры во мне прожигала.
- Они пришли два года назад с севера. Их три сотни. Заняли место в пойме.
Так, вся степь от реки и на восток принадлежит роксоланам, от реки и до гор на западе угнездились амазонки. Пришельцам досталась земля в низине, заболоченная и неплодородная. Почему всё так скверно, а? Кто-то подсовывает разгадку, а от этой разгадки жутко.
Итак, стравить амазонок с сарматами, ослабив тех и других – интересная затея. И если стрелком окажется Теодорих… Что-то не хочется мне думать о такой возможности! Она пахнет войной. Что я стану делать, окажись оно так? Решить не успел. Дорога к готам оказалась короче, чем хотелось бы. Впрочем, может, оно и к лучшему: сегодня солнце жарит наконец-то по-летнему, а у нас труп во вьюке.
Селение за крепким частоколом такое, как всегда строят германцы: длинные дома, крытые дерном, вытоптанная площадь в центре, где собираются мужчины, чтобы вершить дела. Я словно впервые увидел их гордую бедность: умирать будут, а на поклон не пойдут.
У ворот пришлось назваться:
- Едет Визарий, Меч Истины, по важному делу.
Никогда я не слышал про Вульфилу, видно он из не самых удачливых вождей. Удачливые с Аларихом на запад ушли, а этот здесь застрял между сарматами и амазонками. Вульфила, впрочем, обо мне слыхал. Мы встретились на той самой площади. Он вышел навстречу, отирая длинные усы от пива. У Вульфилы спокойные глаза, даже весёлые.