- Попытайся это сделать, Визарий, - говорит хозяин. – Он стоит того. Я заглядывал в него много раз, пытаясь разобрать, и чаще всего мне попадалось слово «hybris». Ты знаешь, что по-гречески оно означает высокомерие, заносчивость, презрительную гордыню. Мне повстречался также «logos», что означает «слово», но ещё «мысль» и «смысл». А когда «hybris» присутствует в строке «Кронида горделивый замысел», то это заставляет заподозрить в нашем свитке бесценное сокровище!
Он прав, мне тоже не по себе. «Hybris» и «logos» - поединок властной гордыни и озарённой мысли. Только один древний автор взял на себя смелость… Эсхил? Над этим стоит потрудиться!
Знаки с трудом складываются в строки.
- Под сводом небес, где владыка – страдание… - читает Требий, склонившись над моим плечом. – …всевластный рок играет Бессмертными…
Смертными играет тоже, я тому свидетель!
- Это похоже на строфы хора, - подсказывает Требий.
Я вглядываюсь в изувеченные строки до рези в глазах:
- Хор высказывается на редкость смело, если учесть, что в эписодии первом на сцену выходит Зевс.
- Ты не шутишь? – Мейрхион навострил свои конские уши, а в глазах проступило что-то вроде интереса.
- Почему нет? Если наш свиток вправду принадлежит Эсхилу, это не удивительно. В его философии Зевс всегда был носителем идеи порядка, Олимпийской гармонии.
- Однако же, в «Прометее прикованном» он говорит совсем иначе: «В новых руках сегодня Олимп, правит на нём, законов не ведая, Зевс». Идея верховной власти подвергается сомнению, ты не находишь?
Нахожу, ещё бы. Когда у меня случалось время, я, бывало, задумывался над этим. Две правды столкнулись между собой в непримиримом поединке – право власти против права милосердия. Неужели он решился бы свести лицом к лицу их носителей? До сих пор всевластие Зевса звучало опосредованно и подвергалось осуждению. Посягнул ли он изобразить Громовержца, рискуя, что Владыка Богов не будет оправдан?
- Так и есть, - серые глаза Авла Требия разгораются мрачным огнём. – Зевс сошёл с Олимпа.
…тяжко бремя несущего власть.
Нет покоя защитнику,
не отдыхает судья.
Ропщет толпа, отвергая законы…
Глазам не верю! Громовержец жалуется?
- У кого он ищет понимания? У Прометея, наказанного его волей?
- Трудно понять, свиток прожжён насквозь. Вот ещё текст, который можно разобрать:
………………………. …силы и славы желая.
Именем Зевса низвержена Кроноса власть.
Именем Зевса встанет над миром закон,
Именем Зевса вершит смертный земные дела.
После, исполнив свой долг, нисходит в Аид
с именем Зевса…
- Что это: апология власти или богоборческая ирония?
- А как хочется думать тебе, Визарий?
Мне хочется, чтобы свиток был целым, чтобы можно было вникать в него, не отвлекаясь на бессмысленные загадки уничтоженного текста.
- Ого, какая перепалка – не хуже, чем в Афинском суде!
…………основав, принёс гармонию.
Прометей
- Себе присвоив смертные деяния
и подвиги титанов.
Зевс
- Право мудрого –
вершить порядок, быть его хранителем.
Прометей
- Пасти безмозглый скот – немного мудрости!
А разума не дав людскому племени,
Кичишься ты, над стадом став владыкою.
Зевс
- Ругаешь смертных стадом, став их пастырем?
Прометей
- Они разумны. Не твоя заслуга в том…
Авл Требий опускается на сидение напротив меня и гладит острый подбородок:
- Я понимаю, почему эта трагедия не получила известности. Это бунт, рядом с которым вольнодумие Сократа кажется невинной шалостью. Чаша цикуты за такое - мягкое наказание.
Мне бы его уверенность. Не оставляет чувство, будто не всё так просто. Эсхил искренне почитал Зевса, чтобы отдать его на поругание, не попытавшись понять. Или свиток, который я держу в руках, принадлежит не Эсхилу. Какая тварь превратила некогда связный текст в бессмысленные обрывки? Руки ему оторвать!
Вот ещё кусок, похожий на оправдание:
…Хорош ли, плох порядок -
нарушение
угодно разве одному лишь Хаосу!
Слабеет право, власть подверглась поруганию, -
И что? Уже скопился враг под стенами.
Покуда чернь бездумная правителя
Бранит, хулит и предаёт бесчестию,
Разбойник грабит храм и режет дев…
Если это Зевс, он стал изъясняться убедительнее. Афинский суд внял бы таким доводам.
- Но кто судья? – Авл Требий озвучивает мою мысль. – Кому будет доверено разбирать тяжбу богов?
- Гераклу, я так понимаю. Эти строки хора апеллируют к какому-то герою: «…станет деяние подвигом, правде Богов угодное…»
- Смертный, решающий о правоте Бессмертных? Слишком смело.
Боюсь, этого нам никогда не узнать – дальнейший текст изъеден пламенем настолько, что я с трудом разбираю отдельные слова. На сегодня всё. Вздохнув, откладываю клочки. Хозяин разочарован, но всё же зовёт меня отобедать.
Как самый почётный гость располагаюсь на центральной кушетке. На столе обед – изысканный и лёгкий. Требий знает, что я не признаю излишества. В Истрополе почти не умеют готовить рыбный соус гарум, но в доме у Мейрхиона он также хорош, как в трапезной под стенами Капитолия. И это несмотря на шторм, не пускающий рыбаков в море.
Воистину, есть вещи неизменные, одна из них – привычка к роскоши.
За обедом Требий продолжает разговор об утраченном тексте. Что-то в нём не даёт покоя образованному римлянину.
- Как он это закончил? Мы знаем, что волей Зевса Прометей был освобождён. Явил ли Громовержец милость или внял доводам скованного собеседника?
Кажется, моя физиономия выдаёт, о чём я думаю.
- Ты в чём-то сомневаешься, Визарий?
- По правде, да. В какой роли автору нужен Геракл? В роли живого зубила? Или человеку будет дано право решать самому?
- А чего ждал бы ты?
О, чего ждал я, там точно не будет!
- И всё же? Ты считаешь, что Геракл разрешает спор, приняв сторону Прометея?
- Ага, и Зевс покорно соглашается с его выбором!
- Полагаю, то, что я слышу в твоём голосе – это ирония? Она тебе не очень удалась.
- Возможно. Привычка к мечу формирует своеобразное понимание юмора.
- Вот именно, привычка к мечу. Ты хочешь сказать, что понимаешь поступок смертного героя, и это не была покорность воле богов?
- Полагаю, Геракл просто уравнял шансы. Все те же доводы – минус орлы и цепи. И спорьте хоть до скончания времени, только кому это интересно! Разве что паре римлян, кичащихся своей учёностью. Думаю, их спор скоро угас бы сам собой. В таком диалоге пытки бывают самым весомым аргументом. Причём для обеих сторон.
Не думал, что мне удастся развеселить Авла Требия. Его веселье выглядит даже мрачнее, чем обычная холодная чопорность.
- Ты ещё больший безбожник, чем я думал, Визарий! По меньшей мере, странно для человека, много лет служившего мечом Господа. Ты думаешь, что это комедия? Твой финал в духе «гордиева узла» в трагедии смотрелся бы неуместно.
Мне остаётся лишь пожать плечами:
- Я не говорил, что это есть в тексте. Просто мне вдруг захотелось, чтобы всё вышло именно так.
Отсмеявшись, Требий снова вперил в меня свои стальные буравы:
- Я вдруг подумал. Визарий: ты помнишь сказание о посмертном путешествии Эра из Памфилий? Того, что воскрес на костре на двенадцатый день, а потом рассказывал, что видел в Гадесе. Об этом написано у Платона. И у Макробия, кажется.