С тех пор я его не видел. Живым.
Снова повалил снег, стало холодно и темно. Но народу во дворе убитого квестора всё равно с избытком. Максенций держал десятка два рабов, и они ждали, повернув к нам бледные лица. Ещё бы, если мы не найдём виновника, по закону казнят всех. Маловато слуг для такого дома.
- Пойдём, ты должен сказать мне, что об этом думаешь, – Лугий тянет к конюшне.
Как и все строения в доме, она выстроена из местного ракушечника теплого розоватого цвета. Но внутренние стены кажутся багровыми от крови, забрызгавшей всё вокруг. Оказывается, это помещение не предназначалось для лошадей.
С тех пор, как был сломан меч, я часто вижу один сон. Будто рублюсь отчаянно с кем-то, чьего лица не вижу. Я и не помню, чтобы сражался с такой яростью с тех пор, как впервые взял в руки оружие в ночь смерти Филиппа. Мне давно не случалось быть беззащитным. Но в этом сне меня вяжет чувство оглушающего бессилия.
Такое же чувство я испытал, разглядев, КАК убили Максенция.
Голое тело квестора было распято на какой-то сложной деревянной конструкции посреди конюшни. Система поперечных брусьев, позволяющих вытягивать истязуемого, расположена так, чтобы не служить помехой для кнута. Которым Максенция попросту изорвали в клочья.
Лугий отошёл в сторону. По-моему, он боролся с тошнотой. Больше в пыточную никто не рискнул войти.
- Крикни, что есть силы. Неважно, что.
Я вышел и затворил ворота. Крик Лугия раздавался вполне отчётливо. Если после этого меня будут уверять, что в доме ничего не слышали… Среди ночной тишины! Тело успело застыть, его убили до наступления дня.
Орудие убийства валялось под ногами висящего – пастуший бич пяти локтей в длину, весь липкий от крови. И штук десять подобных на специальной полке у стены. Убийца взял тот, что с гранёным наконечником. Кроме него имелись разложенные в идеальном порядке «кошки» с железными когтями на концах, наконечники-шарики, наконечники-гвозди. Полный набор палача. И, похоже, хозяина этого кровавого изобилия прикончили достаточно милосердно. Ему нанесли шесть ударов, направленных, впрочем, умелой и сильной рукой. Вдоль спины два, справа и сзади. Эти ещё не причинили серьёзных увечий. Один разорвал его снизу, от паха. Смотреть на то, что получилось, неприятно до дрожи, вот Лугий и не смотрит. Удар смертельный, Сфагн умер от невыносимой боли раньше, чем убийца продолжил. А он продолжил – удар спереди рассек мясо до рёбер. Ещё два почти оторвали левую руку и голову. Бить дальше – бессмысленная трата сил. Кажется, мерзавец погиб достаточно быстро.
Я сочувствую убийце? Похоже. Конструкцию для истязаний в доме квестора построил не он. Думаю, это месть.
- Лугий, нужно осмотреть всех рабов-мужчин. Женщине такое не под силу. У того, кто это сделал, на теле наверняка есть следы кнута.
Непонятно хмыкает:
- Посмотри сам.
Рабов приводят. Около полутора десятков. И, похоже, кнута испробовал каждый. У кого раны поджившие, у кого посвежее. Целых нет.
Не скажу, что помню эту боль. Тело, по счастью, забывчиво, иначе после первой раны никто не стал бы воевать, а женщины не рожали детей. Лучше помнится страх, сопряжённый с болью. Страх и отчаянье доведённого до крайности человека. Способного растерзать живое тело шестью ударами кнута.
Лица. Старые, молодые. Не очень молодые. Страх на всех. ТОГО выражения ни в одном.
- Лугий, его здесь нет!
*
Деньгами у нас распоряжается Томба. У меня получалось прежде их зарабатывать, но за услугами писаря к бывшему Мечу Истины почему-то обращаются редко. Так что нынче я в доме скорее нахлебник. Что не мешает Томбе требовать от меня утверждения уже принятых им решений.
Он давно заводил речь о том, что не мешало бы купить убоины за городом у пастухов и не платить мяснику втридорога. Но у меня за личными страданиями всё как-то не выдавалось времени. Да и денег у нас не сказать чтобы в изобилии. Так что он не настаивал, а я не рвался.
Нынче утром Лугий мрачно сообщил, что убитый квестор несколько недель распродавал рабов и имущество. Убийца может быть из тех, кто уже покинул дом. И мой друг понятия не имеет, кого искать.
Вот тут я решил, что пора ехать за убоиной. Милях в двадцати от города зимовали сарматы. Последние дни бушевала буря, вряд ли из города приезжали за мясом. А значит, если тронуться сейчас, можно купить его на месте сравнительно недорого.
Томба согласился, что логика есть. Знал бы он, для чего я всё это затеваю. Лугий смотрел мрачно, как приговорённый. Он ожидал помощи, а я сбегаю к пастухам.
Неожиданно в поездку напросилась Аяна. Впрочем, напросилась – не то слово. Она меня вообще ни о чём не спрашивает. Ещё летом решила, что я едва ли разумнее младенца, сам за себя постоять неспособен. Она просто оседлала Ночку и выехала следом, не заботясь, что я об этом подумаю. Ладно, лично я ничего плохого не думаю. А вот что подумает она?
В моём дорожном мешке лежит кнут, которым казнили Максенция. Пяти локтей, гранёный наконечник. И я намерен нынче проверить, удастся ли мне сотворить нечто подобное.
Пастухи пересчитали деньги и позволили мне самому выбрать телушку. Судя по взгляду, Аяна не очень одобряла мелкое жилистое существо, которому предстоит нас питать до конца зимы. Что поделать, мне нужно, чтобы стать хотя бы приблизительно совпадала. А Максенций упитанным не был. Потом она негромко поинтересовалась, не собираюсь же я проделать это над живой скотиной.
- Мясо станет несъедобным.
Если учесть, что кнут я ещё не доставал… у этой женщины взгляд орла и сообразительность лисицы. И она обо мне самого невысокого мнения. Это грустно.
Конечно, я попросил телушку зарезать. После того, как меня самого разрисовал кнутом недоброй памяти Коклес, мне и в голову прийти не могло истязать живое существо. До того, впрочем, тоже. Теперь я думаю, что он обходился со мной даже ласково: за несколько месяцев не нанёс сколько-нибудь серьёзных увечий, да и большинство следов давно изгладились. А ведь какой искусник был! Не сомневаюсь, что Коклесу не составило бы труда, несколькими ударами разделать человека.
Сарматы смотрели с опаской. Долговязый безумец с длинным бичом у кого хочешь вызовет сомнение. Аяна что-то тихо сказала старейшине, он кивнул и приказал своим парням подвесить тушу под дощатым навесом. Я размотал бич. Как это делается?
Несколько ударов лично у меня породили уверенность, что обычному человеку такое не под силу. Начать с того, что я едва сам себя не исполосовал. И как ни старался, не смог пробить даже шкуру молодёнькой тёлки. Аяна вновь что-то произнесла. Вождь сделал знак, один из пастухов отобрал у меня кнут.
С первого же удара он оставил на туше довольно глубокий разрез. Пастух оглянулся на меня. Так, а прицельно бить он может? Оказалось, что может. Распорол тушу аккуратно вдоль брюха. Переглядываюсь с амазонкой. Пожалуй, достаточно говядину пороть. Рост и сила не имеют значения, некрупный сармат управился с этим куда успешнее меня. Вывод: нам надо искать пастуха. Или палача.
*
Сегодня я свободен. Так свободен, что могу улететь со скалы, расправив крылья, и всё равно никто не хватится. Улетать пока не хочется, сижу и ласкаю Велону. Старушка может целыми днями лежать, положив голову мне на колени, так что кому-то я ещё нужен. Вот только для того ли был рождён Марк Визарий, чтобы чесать собаку за ушами?
Домашние разбрелись. Лугий по горло занят убийством квестора. Я было ощутил интерес к жизни, когда меня позвали принять участие в следствии. Даже предложил разговорить рабов Максенция. Лугию пока не удавалось добиться от прислуги дельного ответа, кто в доме был ловок с бичом. Молчат, словно немые, хотя всех рабов, сколько их есть, заперли в городской тюрьме. Если Меч Истины не найдёт виновного, наместник казнит всю прислугу Максенция.