- Ты знаешь, кто это? - спросил великан овцевод, качнув головой в сторону незнакомца.
Гуль встал на ящик, чтобы дотянуться до своей лучшей старки, убранной подальше, на верхнюю полку.
- Нет. Никогда в жизни его видел.
- Я видел.
Это заставило Гуля обернуться.
- Где?
Бурдал-медведь поднял свои внушительные брови.
- Здесь, в Трех Деревнях. Видел, как он говорил с каким-то вооруженным человеком на Весенней Ярмарке.
- Знаешь о нем что-нибудь?
- Ты имеешь в виду что-то кроме того, что он явно еще опаснее, чем наполовину ободранный хорек?
Не будучи уверенным, что это было в самом деле вопросом, Гуль зажал бутыль со старкой под мышкой и сказал:
- Я не могу заставлять его ждать.
Бурдал с этим спорить не стал.
- Я буду за тобой присматривать.
Странное дело, Гуль, когда шел в дальний угол таверны, от этого обещания увереннее себя ничуть не почувствовал. Незнакомец снял плащ - насчет оружия трактирщик не ошибся. Вокруг бедер на свободном широком поясе, поодаль один от другого, висели три ножа, а на расстоянии вытянутой руки к стене был прислонен обнаженный пятифутовый меч.
Незнакомец смотрел, как Гуль оценивает меч.
- Вам незачем меня бояться, - тихо сказал он.
Гуль не смог подобрать ответ. Голос незнакомца был глубоким и усталым, и в нем звучали хорошо знакомые интонации. Медведь прав - этот человек был из здешних мест. Отложив две деревянные стопки, Гуль сказал:
- Меня зовут Гуиллерн Молер, я владелец этой таверны. Чем я сейчас могу тебе помочь?
Пока Гуль говорил, лицо незнакомца оставалось неподвижным, и Гуль понял, что не сообщил тому ничего нового. Наступило молчание. Гуль начал разливать старку. Печь позади него продолжала испускать черный дым, слегка отдававший сыростью. Лидди следовало подбросить в нее дров.
Во время Бдения Первой Травы принято посыпать зернами ржи первое блюдо, которое ты съешь, и вечером выпивать. Некогда Падрик Обращенный в конце зимы провел, сидя на ржаном поле, тридцать дней, ожидая появления первых ростков зелени, которые пробились бы сквозь оттаявшую землю. Каждое утро, когда он вставал, чтобы не найти ничего, кроме голой земли, он отрекался от Бога. Наконец, на тридцатый день, на закате, появились крошечные светло-зеленые точки. В этот день Падрик обрел Бога. Предания о Первых Последователях Гуля, в общем-то, не интересовали, но рассказ о Падрике всегда его волновал. Примерно так же, как спокойное достоинство мужчины, который сидел и ждал от него продолжения. Немногие стали бы просить от Бога доказательств, а потом сидеть на холоде целый месяц, чтобы их обрести. Гулю всегда казалось, что Падрик своим ожиданием доказывал это самому себе, и что Бог, возможно, не стал бы являться человеку, который ждал хотя бы одним днем меньше.
В любом случае, Гулю нравился обычай с зернами. Как раз сегодня вечером он набрал в карман фартука продолговатых, очищенных зерен ржи, лучших, какие только нашлись на рынке. Теперь он чувствовал, что не решается их использовать.
- Давай дальше. Ты меня не рассердишь.
Захваченный врасплох, Гуль уставился незнакомцу в лицо. Медные глаза на миг вспыхнули, острые, как гвозди, прежде чем тот их прикрыл.
Откуда он знает, о чем я думаю? - удивился Гуль, хотя незнакомец, быть может, видел, как он потянулся к карману фартука. Но этого не могло быть. Никто ни за кем настолько пристально не наблюдал.
В любом случае, теперь это стоило сделать. Когда он зачерпнул первые несколько зерен и разбросал их над двумя стопками, таверна наполнилась первыми звуками песни Клива Вита. Клив не был великим мыслителем и был не дурак выпить, но никто не мог отрицать, что к музыке у него талант. Ничего вычурного или запутанного, - это было бы не в его стиле. Он знал простые пастушьи песни, и играл их хорошо. Вот эта, которую Гуль узнал, была старинной колыбельной.
Спи, а утром все будет хорошо, моя доченька.
Спи, и все будет хорошо.
Незнакомец резко вытянул руку и схватил свою стопку. Не дожидаясь традиционной здравицы, он опрокинул старку в глотку. Какой-то миг он не дышал, понял Гуль, просто запрокинул голову назад и ждал. Когда ожидаемое облегчение не наступило, он поставил пустую стопку обратно на стол.
- Меня зовут Ангус Лок. И я разыскиваю свою дочь.
Как назвал его Бурдал Рафф? Наполовину ободранный хорек, вот так. Гуль перевидал много людей в разных состояниях за те тридцать лет, что занимался "Погонщиком Джеком", но этот человек был другим. Он двигался, но живым уже не был.
Гуль набрал в рот старку. Она была теплой, золотистой, и отдавала торфяным дымком, и это заставило его крепко загрустить. На миг ему захотелось рассказать сидящему перед ним незнакомцу многое - что он тоже потерял дочь, что не прошло и четырех недель, как его Десми сбежала с каким-то разбойником из Глэйва. Несмышленая упрямая девчонка. Ведь всего семнадцать. Еще у Гуля была мысль указать страннику на дверь и сказать: У меня своих проблем выше крыши. Не добавляй мне новых.