— Тогда еще Ула дай, брата Ланы.
— Бери. Он будет рад.
Ул и в самом деле обрадовался, что такой сильный и смелый воин захотел взять его с собой. Куда и зачем, Ул не спрашивал. Не годится воину нетерпеливым и любопытным быть. А разве он не воин, если его на тайное и опасное дело берут?
Битва
Духам неба стало жаль ивичей. Видели они, как горели с таким трудом выращенные и собранные хлеба, видели, как разорялись жилища, как бежали к Городцу женщины с детьми на руках, чтобы укрыться за рвом и валом. Видели Духи и могучую силу кафов. Много их, вдвое, втрое больше, чем ивичей. Да к тому же все они на конях. А у ивичей коней совсем мало. Потому и нахмурилось небо, темными тучами себя и луну закрыло. Это для того, чтобы легче было Велу исполнить задуманное, помочь ивичам. Главный воин Тук молодого бычка не пожалел, Духам неба, ветра и туч отдал его кровь. Просил, чтобы темной и тихой была ночь, чтобы запах далеко было слышно. Духи приняли дар Тука, сделали все как надо: пришла на землю тихая и темная ночь.
Четыре тени бесшумно скользнули от частокола вниз по галечной круче к темной реке. Ни один камушек не скатился, не загремел. Первым вдоль берега пошел Кун, за ним Вел со шкурой медведя на плече. Был он совсем голый, только на ремне нож большой висел. Сзади неслышно ступали Ул и Кол с копьями. Миновали устье оврага, прошли под береговой кручей. Вот и место для водопоя. Здесь, у пологого спуска, Кун остановился, прошептал на ухо Велу:
— Тут тебя ждать будем.
Вел снял с плеча не успевшую еще высохнуть сырую шкуру медведя, расправил ее, натянул на себя, прикрыв голову пустой головой зверя. Раскрытую пасть и дыры от глаз так приладил, чтобы смотреть было можно. Ничего не сказав на прощание, встал Вел на четвереньки и медленно пошел в гору. Ивичи подивились искусству чужого воина: будто живой, настоящий медведь в гору лезет, даже головой покачивает, из стороны в сторону поводит, словно принюхивается…
Вел взошел в гору, огляделся, начал к табуну лошадей подкрадываться. Ближе и ближе табун. Вот один конь тревожно голову поднял, втянул ноздрями воздух. Вот второй, третий перестали траву щипать. Еще чуть поближе… Теперь пора, уже все кони встревожились, чуя запах зверя. Поднявшись во весь рост, Вел вскинул когтистые лапы, заревел по-медвежьи. Тут как раз луна из-за туч выглянула, осветила его. Завизжала от страха молоденькая кобылка, в ужасе шарахнулась в самую середину табуна, вскинулась на дыбы. И тотчас весь табун с места сорвался. Давя и кусая друг друга, кони ринулись к ограде. Наткнувшись на нее, повернули, очумело помчались прямо к оврагу, к невидимому в ночной тьме обрыву. А огромный медведь гнался прыжками следом, ревел во всю глотку. Увидев овраг, передние кони хотели повернуть, но задние, обезумев, били их копытами, сталкивали с кручи и сами валились туда же, ломая хребты и ноги. Кафские сторожа с копьями наперевес кинулись на медведя. А тот вдруг ударился оземь, и встал на том месте не медведь, а голый, освещенный луной человек.
— Оборотень! — закричали кафские воины и побежали что было сил прочь. А вслед им несся дикий, нечеловеческий хохот…
Подобрав шкуру, не спеша спустился Вел вниз к поджидавшим его товарищам.
— Нет больше у кафов коней! — сказал он. — А без коней они воины слабые.
Сияющими глазами смотрел на него Ул. Как хорошо, что сестра выбрала себе в мужья этого чужеродного воина! Как хорошо, что он всегда теперь будет с ними рядом.
Нападение «медведя» дорого обошлось кафам. Больше половины коней потеряли они этой ночью. До утра ссорились и дрались между собой, пытаясь отыскать и вывести со дна оврага уцелевших при падении лошадей. А ивичи на слух в темноте разили их стрелами.
Утром снова собрались кафы на военный совет. Кричали и спорили долго. А тут из леса вылетели вдруг конные воины ивичей. Впереди в распахнутой ветром накидке мчался всадник с длинным копьем в руке.
— Яр с дружиной пришел! — закричали ивичи и бросились через ров бить растерявшихся кафов.
Много их, бесконных, полегло в этот день на широком поле перед Городцом. Только те, у которых уцелели их быстрые кони, смогли скрыться, уйти назад, в степи.
А на поле перед Городцом, едва кончилась битва, начался победный пир. Принесли котлы и дрова, запалили костры. Кто раненых перевязывал, кто быков и баранов для пиршества свежевал. Девятерых погибших воинов, при всем оружии, омыв от крови, усадили на самое почетное место ивичи: пусть со всеми победу празднуют, пусть видят, как радуется их племя.