Что же помогло Велу десятки раз пройти между жизнью и смертью, с честью выйти из всех испытаний, победить сильнейших, хитрейших врагов?
Конечно, незаурядная физическая сила и выносливость, ловкость, отвага, находчивость, острый ум. Он мог и побороть соперника на игрище, и скрыться от превосходящих числом противников под водой, дыша через тростинку, и задушить голыми руками яростного зверя, и вынести «путешествие» через жаркую, пыльную степь, да еще переброшенным через седло.
Но прежде всего помогли Велу его душевная чистота, его преданность общему делу — делу рода, твердая вера в то, что правый победит сильного. Ни разу он не дрогнул, не ослабел духом перед лицом смертельной опасности. Ни грозные неожиданности, встретившиеся на его пути, ни каменные стены темницы, ни соблазны сытой жизни в большом городе или в дружине местного князька, ни учение у мудрого мастера, ни семья — любимая женщина и ребенок — не заслонили сознания долга. Вел не может остаться в роде жены. Он должен вернуться с добычей к пославшим его сородичам.
Вел — верный друг и честный противник. Он готов пожертвовать своей жизнью, чтобы снасти товарища, он не нападет без предупреждения на врага, даже находящегося в более выгодном положении, поскольку в роде принято сначала сказать тому «Бойся меня!» Но он беспощаден к врагу вероломному, неуклонно мстит за предательство, за кровь друзей и сородичей.
Вел не стремится к власти, хотя и обладает всеми качествами вождя. Не колеблясь, закапывает он в землю великолепное оружие — чудесный меч, которому нет равных, лишается его ради спокойствия и счастья своего рода. Он не властитель, а слуга сородичей. Ему не нужен ни роскошный дворец, ни даже скромное отдельное жилище: Вел хочет жить со своей большой семьей в доме, где родился, вырос, где впитал родовые идеалы.
Что же, перед нами «классический» дикарь, «простой», близкий к матери природе человек? Таких любили изображать в литературе лет двести назад. Или еще один Тарзан, подобный обошедшему не так давно все экраны мира, только не индивидуалист, а, если можно так выразиться, Тарзан общественный?
Нет. Авторский замысел гораздо интереснее, многограннее.
Б. С. Орешкин показывает нам в ярких, запоминающихся образах, как происходит тот сложный процесс, который пережило в более или менее отдаленные времена все человечество и который историки называют процессом распада, разложения первобытнообщинного строя. Ломаются установленные веками представления и порядки, люди не могут больше жить по-старому и переходят к новой жизни, строя ее уже отнюдь не на равенстве всех членов рода.
И герой книги Вел с его глубоко вкоренившимся общинным мировоззрением уже несколько, как говорят, архаичен, несколько отстал от реальных отношений даже внутри своего рода. При всех выдающихся человеческих качествах Вела ему не спасти соседнее племя от нарождающегося засилья князька, создавшего свою дружину, не удержать в материнском роде сестру, вышедшую замуж за спасенного самим Велом пришельца.
Все это подано автором ненавязчиво, исподволь. И когда Вел зарывает свой меч, да еще накрывает его тяжелым камнем, читатель предчувствует, что это не принесет желанного успокоения, не спасет старый порядок, как и сам камень не спасет меча, что скоро, может быть даже той же ночью, хитрый Колдун и бывший раб Крисс сумеют отодвинуть камень, вынуть заветный меч-кладенец, и конечно, не для общего блага.
Но кто такие Вел, Бал, Выг, Гела, Лана? Кто такие ичи, урсулы, кафы? Где, когда жили Вел и его сородичи? Слышали вы когда-нибудь подобные имена и названия племен?
Вы, конечно, понимаете, что все эти имена и названия, как и другие, встречающиеся в книге, вымышленны. Автор сделал это, чтобы не навязывать читателю никакого определенного решения вопроса, чтобы дать простор его воображению, чтобы читатель стал как бы спутником героя книги, соучастником его приключений. Он нарочно выбрал такие имена и названия, которые в большинстве не кажутся вам знакомыми, чтобы не связывать своих героев с определенной территорией и временем.
В самом деле, не развертывается ли действие повести, например, в Северной Америке, где-нибудь в дремучих лесах у Великих озер, потом в прериях и на берегу Тихого океана? Словом, не индейцы ли Вел и его сородичи?
Пожалуй, можно подумать и так, но только при очень живом воображении. Дело в том, что в повести, хотя и очень осторожно, все же даны некоторые приметы места и времени, благодаря которым читатель как-то незаметно ощущает себя не на другом материке, а в наших восточноевропейских лесах, в южных степях, у берегов теплых морей — Понта Эвксинского (как называли греки Черное море) или Каспия.