Харри проснулась с таким ощущением, словно она год проболела, а теперь пошла на поправку. Она смотрела в остроконечный свод зотара и медленно соображала, где находится. Сил не хватало даже на мысли о движении. Наркнон благодаря какому-то особому кошачьему чутью поняла, когда подруга открыла глаза, и, не меняя позы (растянувшись поперек ног Харри), начала урчать.
Корлат сидел сразу за занавеской, отделявшей постель Харри от суеты королевского шатра. Он отодвинул занавеску, как только услышал мурчание. Король и сам вымотался, поскольку изрядная часть силы, использованной Харри накануне вечером, принадлежала ему. А спать в ту ночь он не мог, оберегая сон любимой. Он смотрел, как она спит, надеясь только, что она проснется прежней Харри. Сердце у него бешено колотилось, когда он упал рядом с ней.
Выражение его лица еще больше привело Харри в себя, и она неуверенно села. А он обнял ее за плечи, она счастливо прижалась щекой к его груди и затихла.
Говорить не хотелось, но ее просто распирало от беспокойства, и наконец она спросила:
– Матин?
Когда Корлат заговорил, голос его показался ей глубже, чем когда-либо, так как ухо ее было прижато к его груди:
– У него останется красивый шрам, но носить его он будет с легкостью, и через несколько дней, когда мы покинем это место, чтобы вернуться в Город, достаточно окрепнет и сможет оседлать Всадницу Ветра. Хотя правая рука еще немного его беспокоит – у плеча остался длинный ожог, словно огнем опалило.
Харри вспомнила, как огонь пожирал ее и как она испугалась, что от нее ничего не останется. Она раскрыла правую ладонь, ту, которой прикоснулась к Матину. Ладонь выглядела как всегда, только маленький белый шрам поперек, двухмесячной давности.
– А остальные?
– Никто не умрет. Хотя никто и не поправляется так быстро, как Матин. Зато никому не досталось и отметины там, где его коснулась Харизум-сол.
– А… мои люди? Джек, Кентарре и те, кто последовал за ними? И Нандам, и… и Ричард? Ты видел моего брата Ричарда?
– Твой Джек познакомил нас.
Корлат вспомнил полковника Дэдхема, увидев его в сумерках за спиной у Харри. Вспомнил его как единственного человека, который слушал речь Форлоя и верил, что люди гор могут говорить правду, даже Чужакам. Именно вид этого человека, предложившего горному королю свою верность на веранде Резиденции, придал Корлату мужества объявить о своей любви к Харри накануне вечером. В свое время ему показалось прекрасным и храбрым жестом надеть ее кушак и носить открыто. Пока он не увидел ее с отрядом за спиной, неотрывно глядящую на него непроницаемым взглядом, он не задумывался, как он предстанет перед ней в таком виде и как она это воспримет. До той минуты он мечтал только об одном – увидеть ее снова. Конечно, стоило бы выбрать для признания особое время и место, а не устраивать из него публичное представление. Так вышло бы правильнее по отношению к ней – и не столь опасно. Но тогда, без ее кушака на поясе и с сознанием, что его люди с нетерпением ждут исхода, мужество, крайне вероятно, снова подвело бы его, при всех благородных речах о риске. Все это он расскажет Харри потом.
– Но у Ричарда ваш фамильный профиль, хотя глаза у него другие. Я бы все равно догадался, кто он такой.
– Джек больше всего на свете мечтает прокатиться на горской лошади.
Харри услышала, как его смех зародился глубоко внутри, прежде чем вырваться наружу, и подняла голову, и вопросительно взглянула Корлату в лицо. Он покачал головой и сказал:
– Сердце мое, твой Джек получит сотню наших коней и самый радушный прием.
И он наклонил голову и поцеловал ее, а она потянула его вниз, к с себе. Спустя несколько минут Наркнон с оскорбленным ворчанием выбралась из постели и гордо удалилась.
Матин был чуть бледнее обычного, когда Корлатова армия оседлала коней и повернулась лицом на восток. Но он непринужденно восседал на Всаднице Ветра и озирался, словно напоминая себе о том, что едва не потерял. Но чаще всего он поглядывал на Харизум-сол, ехавшую по правую руку от короля. Войско двигалось медленно, поскольку приходилось нести носилки, да они и не спешили. Даже пустынное солнце над головой казалось скорее торжественным, нежели безжалостным. К тому же их король собирался жениться на дамалюр-сол, носящей Синий Меч Гонтуран, северяне были побеждены, по крайней мере на их век, а может, и на век их детей или даже внуков, и Дамар по-прежнему принадлежал им. Войско умеряло свой ход еще и ради Джека Дэдхема и Ричарда Крюи. Чужаки пересели на горских коней и находили горское искусство верховой езды несколько более трудным, чем Харри в свое время. Их смущало, что лошадь можно остановить на полном скаку, просто чуть откинувшись в седле. Харри, когда не была с Корлатом, нарезала вокруг них круги и дразнила их. Она заставляла Золотого Луча проделывать всевозможные причудливые проходы и повороты, не ради того, чтобы действительно их расстроить, но просто не в силах сдержать ликование. Цорнин скакал и прыгал, пока Харри, несмотря на все ее мастерство, не пришлось вцепиться ему в гриву, опасаясь вылететь из седла – у Джека хватило нахальства рассмеяться, – и вел себя вовсе не как вышколенный боевой конь, и казался таким же счастливым, как она.