У червяги еще биополе сильно усыпляющее, потому ты и не чикнешься, когда его длинная выделительная трубка блудно проникнет тебе в пищеварительный тракт (может и через анал!) и выдавит посылку. К утру ядро поспеет, даже построит себе новую мегаклетку из содержимого твоего желудка. Ты проснешься, готовый блевануть как с будуна, и существо размером с сосиску, которое невозможно растоптать и раздавить, радостно извергнется из тебя, после чего заползет в какой-нибудь теплый уголок. Считай тогда, что процесс деления червяги завершился успешно, ее можно поздравить с пополнением.
У соседа так и было: периметр охраны не отреагировал, когда к нему прогрызлась червяга, потому что умная тварь заделала за собой дыру и потери воздушного давления не случилось.
Итак, животное использовало тебя. “Ну и что особенного?— скажет какой-нибудь неискушенный ганимедец или меркурианин,— что в этом плохого?” Вроде ничего. Оно помогло тебе крепко выспаться, ты ему помог размножиться, и вы квиты. Да только иногда у червяги наблюдается особая и чрезвычайно своеобразная форма полового процесса — конъюгация: это когда половое ядро пытается вжиться в организм человека.
То есть, введенное ядро остается в недоразвитом состоянии и проникает через стенку желудка в кровеносный канал. Затем попадает в мозг, захватывает генетический материал нервных клеток и принимается производить псевдомозговую ткань. И мало того, что голова начинает шалить; зараженный человек в итоге давай воображать себя червягой, начинает зарываться в песок, не выносит открытых пространств, предпочитает оральный и анальный секс всем прочим и выкрикивает лозунги типа: “Марс для марсиан”. При этом он доживает до старости, умирает почти естественной смертью, только из ушей у покойника (может быть даже высокопоставленного чина) выползает червивая каша. На торжественных похоронах сраму не оберешься.
Впрочем, в девяноста процентов случаев новорожденная червяга без выкрутас покидает человека-акцептора. Малышку надо потом отыскать, хоть она и источает цианид калия, сунуть в титановый тубус и кинуть в специальный мусорный шлюз, который перенесет ее в естественные условия — уничтожать лучами и плазмой слишком накладно. Кстати, некоторые тонкие любители выращивают червяг. Червяговоды, живописуя чудесные свойства своих любимцев, уверяют, что те чутки к психическому состоянию хозяина и своими биополем всегда поднимут упавшее настроение.
А еще шуршали всю ночь возле моей головы (но уже с этой стороны стены) марсианские тараканы. Вернее, они — наши, земные, но завезенные на красную планету в целях производства дешевых мясопродуктов. С государственных ферм оголодавшие твари попали на частные квартиры, а оттуда уже разбежались и разлетелись — у многих ведь звероводов-марсиан руки из попы растут. На красной планете тараканы не столько продукты грызут, сколько пластики и полупроводники, и ухитряются жить, вернее зимовать даже в разгерметизированных помещениях. Правда, размером они стали поменее, а кутикулой потверже, пометаллизированнее, чем на материнской планете.
— Куда смотришь, все в носу ковыряешь?— накинулся я на “домового”, если точнее — на кибероболочку квартиры.— Не мог что ли попрыскать чем-нибудь на них?
— Во-первых, доброе утро. А кабы ты, дядя Фома, окочурился вместо тараканов? Сам знаешь, лишь какой жуткой отравой можно их одолеть.
— Слушай, домовой, надоели мне твои отпирательства. У меня одеяло квазиживое, осмотическое, с элементами разумности, как-нибудь защитило бы и от яда, и от вони.
— Вот именно, с элементами разумности. И с большим количеством неразумности.— не унималась кибероболочка.
Домовой, которого я иногда именую лешим — есть порождение моей личности, так что жаловаться на него особенно нечего. Я сам виноват в этих бесконечных препирательствах, выкобениваниях, нервозностях. С другой стороны, он мне через биоинтерфейс Анима в зрительный центр мозга самые лучшие виртуальные глюкомультики передает.
— Кто мне звонил, леший?
— Соня на связь выходила. Я сказал ей, что вы дрыхнете после пьянки.
“Скотина”.— это я уже мысленно произнес, но домовой все равно уловил, у интерфейса Анима весьма чувствительные нейрошунты.
— Это не я скотина, а вы, сударь. Нет, чтобы взять своего родного ребенка и слетать с ним на пикник с экскурсией куда-нибудь в долину Маринер, где некогда вырвалась из-под земли грозная марсианская вода. Я думаю, мать ребенка тоже бы не отказалась.
Соньке — семь лет. То есть семь лет назад мне сообщили из южномарсианского инкубатора “Тритон”, что наконец был использован мой запас замороженных живчиков. А могли и не сообщить. На использование спермулек согласие не требуется, и донорство у нас обязательное — в возрасте шестнадцати лет. Помню, привели меня, юного подмастерья (седьмой ранг технической касты), в Службу Репродукции и говорят: “Спускай”. А стены там серые, через экраны хайратника какой-то пропагандистский фильм крутят насчет увеличения продукции инкубаторов… хорошо, что мимо медсестра проходила. Она за пять имперок согласилась трусики показать. (Уже на улице товарищи подсказали, что за десять имперок она бы лично у меня пробу взяла — здесь расценки твердые.) Не ожидал я, что спустя несколько лет это мероприятие аукнется. В отличие от мужиков дамы сами должны выражать согласие на использование в инкубаторах своих яйцеклеток. Так вот “моя” баба не только согласие дала, но еще известила меня через Службу Репродукции о славном результате давнего деяния. Я со “своей” мадамой редко вижусь, она — важная шишка в службе “Алеф” Технокома, сто второй ранг, да и по жизни у нее совсем другой мужик в хахелях ходит. А вот Сонька у меня лучший кореш. У нее только первый ранг технической касты и многие воспитательные программы не совсем понимают, как это у малька может быть настоящий папа. Но в таких случаях я натравливаю на них своего домового, и он мигом все объясняет.
Но сегодня не придется с Сонькой слетать по пневмотрубе в Зоодом, где говорящие зверушки-мутанты, вроде Кота в Сапогах, потешают детвору. Сегодня в Технокоме совещание…
Кажется, пол заметно тряхнуло. Сильных марсотрясений в округе Тарсис не бывает, поскольку здесь тектоника слабая, вулканы давно потухшие, хотя вследствие электрохимических и эрозионных процессов некоторые почвенные слои хрупчают и оседают. Но этого нам боятся не стоит, потому что весь дом-колодец — единый достаточно гибкий стержень, засаженный в тело планеты.
И тем не менее трясет сильно и даже такое ощущение имеется, будто весь дом проваливается вниз — у меня ведь немалый летный стаж, и к инерционным воздействиям я весьма чуток. А способность воспринимать электромагнитные поля заложена в меня согласно генетической карте нашей касты “техно”.
Нет, мы точно проваливаемся.
— Что ты об этом думаешь, домовой?
— Я покамест располагаю той же информацией, что и ты, Фома. Сейсмическая служба молчит, система конструкционной безопасности зафиксировала весьма умеренные колебания почвы.
Всегда эти киберы утешают и успокаивают до того последнего момента, когда уже поздно как-либо мельтешить и через секунду наступит вечный покой.
— А по-моему мы проваливаемся, домовой, несмотря на все радостные сообщения. Так что надо выбираться.
— Погоди, погоди, хозяин, я скопирую все свои последние модификации на твой кристалл памяти. Погибать так вместе.
Он ведь тоже дрейфит, как и любая порядочная программа с интеллектом.
Крохотный цилиндрик, вшитый в мою руку и имеющий емкость в десять мемобайт, считал последнюю версию кибероболочки “домовой”, после чего я резво стал бросать в вещмешок самые необходимые вещи: персонкарту, инфопластины, послушный пластилин, способный принять любую форму, комбинезон из квазиживого пластика, статуэтку бегущей девушки — едва ее догнал, пищевой генератор, делающий шоколадки даже из дерьма, мультиволновой переговорник на урановых батарейках, запасные трусы памперсного типа, самомоющее мыло, брадогрыза и мочалку-грязеедку. Подскочил к лифту — ан нет, заблокировано. Ринулся к аварийной пневмотрубе — еле кашляет. А дом-то проваливается, я это и нутром и рецепторами чувствую — хотя система безопасности не признается.