– Ты знаешь этих торгашей? – Фотограф уже втянулся в ритм похода. Широкие плечи Малышева, натренированные в детстве и юношестве в спортивных залах, начали опять обрастать мышцами. – Может, он какой-нибудь воск и пеньку скинет в Любеке, а в Магдебург к императору двинет только с мехами? Меха – не воск, одной телеги вполне хватит.
Сомохов почесал вспотевшую и постоянно чесавшуюся под кожаной феской голову. Он такой вариант не рассматривал.
– Вряд ли, – не сдавался ученый. – Что-то я, когда мешки и сундуки перегружали со снеки на драккар, никаких мехов не видел.
Малышев за словом в карман не полез:
– Да что ты вообще в мехах понимаешь, мышь институтская? – Сказано это было веселым тоном, да и нельзя в походе на соседа по весельной скамье обижаться. Слишком скучно в походе, потому и дуреют дружинники, подначивая друг друга время от времени.
Улугбек принял вызов.
– Да уж достаточно, чтобы не просить всю жизнь толстозадых купчих и потертых приказчиков петь «Сы-ы-р», когда твоя башка прикрыта пыльным тюлем, – парировал Сомохов, налегая на весло. – Я и университет закончил не последним, и историю не только по рассказам монашек изучал[54]. И жизнь не перевернутой в объективе вижу[55].
Пока Малышев пробовал разгадать, что именно оппонент имел в виду, Улугбек продолжил:
– Кроме мехов, ничего легкого и ценного из Руси не везли.
Костя пожал плечами:
– Ну, ладно. Может, он меха в сундуки засунул. Или даже в Магдебург не продавать, а покупать едет.
Профессор хмыкнул. Такая мысль казалось ему абсурдной.
– Что есть такого в Магдебурге, чего нет в Любеке или Гамбурге?
Продолжить спор товарищам по скамье не дали.
Тут стоявший на носу Сила Титович вскинул ладонь к глазам, всматриваясь в очертания Борнхольма. Десять секунд спустя драккар уже разворачивался в сторону берегов Померании. Под окриком Бьерна гребцы сильней налегли на весла.
– Что происходит? – Костя толкнул сидящего впереди седоусого крепыша. Тот в ответ только рыкнул и кинул одно слово, которого боялись все купцы от Мавритании до Руси:
– Херсиры[56].
Сомохов и Малышев дружно налегли на весла…
Старания команды были напрасны. Подошедшие со стороны солнца в утреннем тумане два пиратских корабля беззвучно скользили к судну торговца. Экипажи всех трех судов усиленно гребли, ветер одинаково наполнял паруса, но, в отличие от «Одноглазого Волка», корабли пиратов вышли из своей гавани пустыми и были, соответственно, легче купеческого. За два часа херсиры сократили расстояние настолько, что даже сухопутным «полочанам» стало очевидно, что драки не избежать.
Когда еще через час передний корабль пиратов подошел к драккару русичей ближе чем на три сотни метров, Сила Титович приказал надевать брони.
Гребцы оставили корабль на попечение ветра и Бьерна, держащего рулевое весло. Дружина начала вооружаться. Судовая рать натягивала стеганые жилеты с нашитыми металлическими бляхами, напяливала шлемы. Четверо, включая Силу Титовича, заблестели кольчугами, а Онисий Навкратович приладил на грудь настоящий бронзовый панцирь. Разбирались с бортов щиты, сапоги менялись на схожие с мокасинами очумки (чтобы не заскользить по кровавой палубе), и проверялись острия копий. «Полочане» надели купленные доспехи и расчехлили оружие двадцатого века. С боеприпасами дела обстояли неплохо, но все равно решено было экономить и стрелять по возможности одиночными.
Расстояние между кораблем купца и пиратами сокращалось. Вот уже со стороны херсира полетела первая стрела. Для прицельного выстрела на море было еще далековато, да и качка с ветром вносили коррективы. Но первая стрела пиратов воткнулась в корму драккара всего на локоть ниже борта, за которым стоял Сила Титович со щитом в одной руке и полуторным мечом во второй. Какой-то дружинник из судовой рати попробовал ответить стрелой на стрелу, но против дующего в корму ветра лук новгородца оказался бессилен. Стрела русича упала на воду, не долетев двух десятков шагов до драккара херсиров.
Это событие было встречено на пиратском корабле ревом восторга. Горовой зашевелил скулами и шагнул к корабельному воеводе.
– Дозволь, командир, я его осажу, – прогудел казак, показывая дружиннику новгородского князя «англицкую» винтовку.
Сила Титович скользнул взглядом по странному оружию, о котором столько слышал от хобургского ярла, и кивнул: попробуй, мол.
Тимофей отложил щит, намотал ремень винтовки на левую руку, пошире расставил ноги, ловя ритм раскачивающейся палубы, и, затаив дыхание, прицелился. Дружина следила за ним, практически не дыша. Большая часть из них слышала в Хобурге легенды о колдовском оружии полочан, но видела их в бою впервые.
Выстрел грохнул неожиданно. Внимание всех тут же переключилось с Горового на ближайший корабль пиратов. Там после выстрела сперва наступила тишина. Но, не заметив никакого эффекта от колдовского грома, тишину прервал шквал хохота и насмешек разбойников. Стоящий на носу предводитель пиратов в высоком золоченом шлеме потрясал копьем и поносил купеческую охрану, а вся остальная его дружина вторила вождю. Обрывки обидных фраз уже долетали до слуха новгородцев. По палубе пролетел вздох разочарования. Горовой промазал. Это было немудрено на качающейся палубе для казака, предпочитавшего конную лаву окопной войне.
Сила Титович отвернулся к приближающемуся кораблю пиратов. Он уже сожалел о том, что купился на сказки, которыми его потчевал ярл Струппарсон. Боевые колдовские палки, сметающие десятки врагов, оказались вонючими пукалками, способными напугать только коня или ребенка. Ярл говорил, что полочане слабы в рукопашной схватке. Если это так, они станут балластом в предстоящем сражении.
Захар молча отложил свой «Суоми», подошел к Горовому и взял из рук сконфуженного казака винтовку. Восхищенно цокнув, он любовно погладил цевье. Дружина драккара уже вовсю соревновалась в острословии с командой ближайшего херсира, и на «полочанина» внимания никто не обратил. Вот-вот со стороны пиратов посыплются стрелы. Расстояние между кораблями все сокращалось. На пятидесяти шагах стрелы преследователей начнут собирать свой страшный урожай, когда посланцы разбойников будут пробивать шеи и руки корабельной рати, а не бессильно тюкаться в кожу доспехов.
Грохнул винтовочный выстрел, и предводитель пиратов рухнул в морскую воду под киль собственного судна. Крики с обеих сторон смолкли. Пираты сгрудились у борта, высматривая в море своего вожака, а корабельная рать пялилась на Захара, стоявшего у борта. Деловито щелкнув затвором, Пригодько мягко прижал приклад к плечу, спустил курок, и очередной бандит полетел в свинцовые волны. Следующие два выстрела прозвучали с интервалом в три секунды. Один разбойник свалился за борт, а второй – уже на палубу судна. Преследователи попрятались и затихли.
Через двадцать секунд, во время которых корабельная рать и укрывшиеся от пуль пираты молча рассматривали друг друга, а Захар заряжал винтовку, пираты отвернули свои судна с курса драккара русичей и пошли обратно к Борнхольму. Удача похода напрямую связана с удачей предводителя. Ведь он – любимец богов, и если счастье его покидает, хирду хорошего ждать нечего.
Взрыв восторженных криков разорвал остатки утреннего тумана вокруг «Одноглазого Волка».
…Торвал Сигпорсон не был трусом. Когда его глаза запорошила мгла колдовства коварного жреца, он только сжал покрепче зубы и ухватился за рукоятку секиры.
Помутнение прошло внезапно и как-то сразу, без перехода. Будто кто-то хлопнул в ладоши – и вот он, Торвал Сигпорсон, лежит в куче птичьего помета и пялится на статую богини, закинувшую его сюда. Оружие при нем, немного саднит плечо, но, в общем, впечатление такое, будто спал и проснулся.
55
Фотографические аппараты начала XX в. в объективе показывали перевернутый вид фотографируемого объекта.
56
Херсир – племенной вождь. Часто употреблялся термин «морские херсиры», т. е. вожди, живущие морским разбоем. В отличие от «морских конунгов», которые могли снаряжать иногда десятки пиратских судов, но обычно не имели собственной земли, херсиры часто имели землю, но предпочитали жить разбоем. Обычно могли содержать один, редко – два корабля. По мере образования крупных государств термин «херсир» вытеснялся из языка, ассоциируясь только с морскими разбоями, и впоследствии трансформировался в привычное «корсар».