его лысину голую и то холодно. А больше всех бабка одна жалеть стала. Непонятно даже, чего больше жалела, толи мужика этого, толи шапку его. Как завела шарманку свою, видать профессионалка была: «Ой, как же ты сиротинушка без шапки-то? И как же ты, родимый, на улицу пойдёшь? Ой и прохватит тебя, горемычного, лютый мороз! И помрёшь ты, кормилец, от минингиту проклятова-а-а». Так всех достала! Будто на похороны мы все в этом автобусе едем. Стали на бабку шикать со всех сторон. А мужик знай себе стоит-едет да улыбается. Ну тут всё ясно всем – шизик! Богатый шизик. Был, видать, умный, на шапку заработал. А теперь вот съехала крыша от дум непосильных, да и шапку спёрли. Смотрят на него все – жалеют. Тут одна женщина шарф ему протягивает: «Возьми, -говорит, – хоть это, а то больно даже на голову вашу смотреть!» А мужик тот разулыбался ещё больше. «Спасибо, – говорит, – вам. Только не надо мне. У меня сейчас новая шапка на голове вырастет». Посмотрела на него женщина и заплакала. Видать, у самой мужик или кто из родни такой же шизик. Вот и жалко ей до нестерпимости. И тут! Вдруг! Смотрят все, а у мужика на голове и впрямь растёт что-то. Пригляделись. А оно быстро так растёт, и вроде как нитки шёлковые. Сначала одни нитки росли, этак сантиметров на пять, а потом на них шляпки образовались, как на грибках, и слились в одно. Глядь, а это прокладка шёлковая. И даже клеймо фабрики виднеется. А сквозь неё уже другие волоски лезут, потолще и будто кожаные. А потом такая же история, со шляпками. И вот, уже кожаный верх вырос над прокладкой. А уж на коже и ворс появился. Дорос до своей длины, да такой густой и пушистый – прямо лоснится весь и блестит. А последними шнурки выросли и повисли по бокам, как положено. А шапка уже другая получилась, не соболья. Мужик улыбается и говорит, негромко так, а на весь автобус слышно: «Это чернобурый песец. Я о нём думал, когда шапку растил». Народ так и ахнул! Кто смеётся, кто крестится. А один мужик так испугался, проситься наружу стал. Бьётся об дверь, чисто воробушек об окно, кричит, значит, водиле: «Открой дверь, твою мать! Выпусти, так тебя и растак!» Выпустили его. Тут к мужику чудесному притёрся один, в дублёнке, с барсеткой под мышкой и в сторонку его, в сторонку тянет. «Давай, – говорит, братан, с тобой поработаем. Я, – говорит, – лёд эскимосам могу толкнуть, а не то что классный товар. Меня на барохолке «Золотой язык» зовут. Только мужик отмахнулся от него сразу и говорит: «Нельзя мне. А почему – расскажу сейчас». Вот и объясняет, а все затаились, глаза и даже рты некоторые граждане поразинули – слушают. «Работал я, – начал он рассказывать, – всю свою сознательную жизнь токарем на заводе и всё мечтал себе хорошую шапку справить. Да не было их раньше нигде. А если были, – то денег не хватало. Детишки подросли. Одеть-обуть, накормить надо. Так и ходил в кроличьей. И тут случилось мне как-то заболеть страшно. Думал – помру. Три недели пластом лежал. А когда оклемался малость – опять беда. Все волосы на голове выпали. Стеснялся я сильно. Мужики на работе ржут. Даже парик пробовал носить – смех один. А о шапке дорогой ещё сильнее задумываться стал. Вот лежу как-то вечером перед теликом и о шапке думаю. И тут вдруг чувствую – зачесалась голова. Потянулся почесать, а там нитки растут. Ну вы сами уже видели, как это происходит. Вот и выросла норковая шапка. Жена обрадовалась. Говорит мне: «Теперь заживём! Давай не скажем никому. Будем шапки растить и продавать». И стал я шапки выращивать в полной тайне, а жена с работы уволилась – и с утра на рынок. Только прошла неделя – дома «дым коромыслом» – всего навалом! А мне не в радость. И голова так болеть стала – думал, помру теперь точно! Ан нет! Смекнул я, что нельзя нам шапки продавать! Вот теперь так отдаю. Ну само собой – все родные и друзья – в соболях-горностаях. И вообще, всем отдаю, кто понравится. И от этого даже чувствую себя лучше. Хоть и лысый, а все знакомые говорят, что шибко помолодел я в последнее время. И впрямь – мужик красивый был, хоть и лысый. Кожа чистая, блестит. Зубы белые. Глаза изнутри так добром и теплом светятся! И вроде как всем тепло от него и радостно стало. Снял он с головы чернобурую шапку свою и той женщине, что шарф ему давала, протягивает. Говорит с улыбкой: «Возьмите, мол, за доброту Вашу ко мне». А она испугалась – отпрянула от него. Весь народ ей в один голос: «Бери, дурра, пока дают!» А она зарделась вся и молчит. Но только видно, что не возьмёт она. А мужик тут ей говорит: «Возьмите не себе, братику вашему. Она ему впору будет. И может, полегчает ему немного от неё.» А она как зыркнет на него глазами: «Откуда, мол, про моего брата тебе известно?» А мужик только улыбнулся грустно так: «В глазах, говорит, твоих прочитал это». Взяла шапку женщина, к груди прижала и вышла на остановке. А мужик ещё несколько остановок проехал и за это время другую себе вырастил, да только почему-то старую, кроличью. В ней и вышел».