Ёда безмолвно поклонился и так же бесшумно исчез за створкой входа.
«Что Кичибе? Простая пешка. Маленький человек, но и он осознаёт значимость произошедшего события. Как бы он проголосовал, будь у него высокое положение? Как ни кланяйся, а глаза не спрячешь. Они выдают всё. А Кичибе был в восторге, да, как и все баниосы, будь они неладны. Столько месяцев общения с русскими. Этот Кичибе, кажется, готов плясать перед русскими за угощения, утратив всякие приличия. Даже стал понимать их язык. То же и остальные. Один Эйноске не подкупен и предан. Это старая гвардия».
Кичибе появился почти сразу, словно всё это время стоял за стенкой. Но его тяжёлое дыхание говорило о другом. Видно было, что он волновался и, как мог, сдерживал это волнение.
– Чем ты так напуган, Кичибе?
Кичибе ещё раз низко поклонился, но продолжал молчать.
– Расскажи ещё раз, как ведут себя русские у себя на фрегатах. Ведь ты был и на Диане? Видели лицо адмирала? Доволен он началом переговоров?
– Они всё время смеются, – смущённо заговорил чиновник.
– Как дети?
– Не смею признаться…
– Не бойся, Кичибе. Ты многое сделал для общего дела, поэтому можешь говорить смело о том, что видел.
Кавадзи умышленно перешёл на простую форму общения, ему хотелось узнать правду, а для этого он должен был расположить к себе мелкого чиновника, каким был Кичибе.
– Дети мы в их глазах. Мне кажется, что они даже жалеют нас, – почти шёпотом произнёс Кичибе.
– И поэтому они смеются? – изумился Кавадзи.
– Это смех снисхождения.
– И за что же нас, японцев, жалеть по-твоему? – стараясь не проявлять раздражения, спросил Кавадзи. – Ну, говори, не бойся.
– Господин… Я всего лишь слуга, и должен исполнять приказы начальства.
Кавадзи понял, что провести Кичибе не так просто, но он продолжал игру.
– А я думаю, что именно мы были снисходительными к ним. Ты так не думаешь?
– Я всего лишь переводчик. Разве я вправе высказывать такие мысли?
– Но ты ведь имеешь их, не правда ли?
– Как и любой человек, господин.
– И когда ты заметил, что русские к нам снисходительны? Я, например, этого не заметил. И Ёде не увидел этого. А он тоже был у русских много раз. Может тебе понравились русские угощения? Поэтому ты такого мнения о русских. Ведь они дикари, разве не так?
Кичибе немного сжался, но лицо его по-прежнему светилось.
– Господин, русские угощали всех, не только меня. Никто не отказывался. Простите меня за мою дерзость, но это правда. Мы для них действительно, как дети. Я чувствую себя ребёнком рядом с русскими.
– А мне показалось, что они чересчур простоваты и доверчивы.
– Но только не адмирал.
– Да, согласен. Его не провести. А ты думал, что русский царь пошлёт дураков, вроде тебя для такого важного дела?
– Для такого дурака как я, и в Японии найдётся работа.
Кавадзи рассмеялся, но до него тут же дошло, что его подчинённый превзошёл все допустимые рамки дерзости. Он с удивлением посмотрел на подчинённого, пока тот в смущении не увёл глаза.
– Ладно. Не обижайтесь, Кичибе. Но в следующий раз думайте над своими шутками. Наверное, вы у русских научились. Мне больно смотреть, как гокейносы посходили с ума и потеряли все приличия с этими русскими. Когда они возвращаются с фрегатов, то их пошатывает, а их рукава набиты доверху едой, словно они не ели целую неделю. – Кавадзи вдруг осёкся, вспомнив, как и сам на приёме у русских завернул в бумагу какое-то лакомство. Ему хотелось угостить своих слуг, но всё равно выходило, что все они действительно выглядели, как дети.
… – А кого бы ты предпочёл в друзья, голландцев или русских? Ты ведь голландцев знаешь лучше других. Недаром ты выучил их язык.
– Дружба с любым человеком хороша. Но за целое государство я говорить не могу. Об этом может думать один микадо, господин. Но, если честно, мне по душе их песни.
Возникла пауза.
– Значит, русские тебе больше нравятся… Что же ты замолчал? Ведь не я каждый день сидел в русских кают-компаниях. И не я облазил все трюмы на фрегатах. Из тебя может получиться отличный шпион, хотя ты обычный переводчик.
– С русскими легко. Они щедрые, а их матросы по-настоящему добрые. Я видел одного матроса, который легко приподнял целую свинью, что привезли им для еды. Корзину с фруктами несли три человека, а он один поднял её легко и понёс. С такими лучше не ссориться, господин.
– Это не тебе решать. Ступай и никому не говори о том, что видел у русских, иначе твоё место займёт кто-то другой.
Кичибе низко поклонился, и весь бледный от волнения, исчез за ширмой. Кавадзи в который раз тяжело вздохнул. Он чувствовал, что его нервы начинают сдавать, и ему стоило больших усилий, чтобы не нагрубить. Кичибе был открытым человеком и большим жизнелюбом. Такие никогда не выслуживались и не получали значимых должностей. Но таким, как Кичибе, они были не нужны, потому что они были рады тому, что у них есть. Кавадзи не мог такого позволить себе. Он должен был думать далеко вперёд, ведь у него была семья и дом в столице. Он вспомнил Эдо. Любая его оплошность могла стоить жизни всем его близким, а потому он завидовал простым людям, их открытости и простоте. Кавадзи нельзя было ошибаться, и, если что, то он окажется крайним. Ни Бунгоно, нынешний губернатор Нагасаки, ни Мизно-Никогоно, приехавший на его место, они и пальцем не пошевелили без веления сверху. Хотя в этом-то и крылся залог порядка и послушания. Скоро фрегаты уйдут, и его работа закончится, но Кавадзи понимал, что с этого момента в делах с русским все будут посматривать в его сторону. С ним будут советоваться, а значит и спрашивать. И в этом ему было не обойтись без надёжного и опытного человека. Таким был Ёде, преданный и неподкупный, всегда молчаливый и внимательный. Ему в противовес подходил Кичибе, лёгкий на весёлую шутку, импульсивный, но с мгновенной реакцией и острым умом. Последняя его шутка в который раз это подтверждала. Именно поэтому Кавадзи делал всё, чтобы расположить к себе этих людей.