– Ну и зачем ты мне это рассказал, – не скрывая обиды спросил Панчик. – Можно подумать, казаки святыми были.
– Ну да, – ухмыльнулся Слон. Казаки им землю, а те им за это свинца. Ты только не обижайся Родя. Я ни на кого зла держу. Я же понимаю, что их развели как пацанов, но, как говориться, в истории не должно быть белых пятен. Я ведь это знал, а теперь и ты знаешь.
– Ладно, проехали. Село-то покажешь?
– Благословенное-то? Легко. Завтра. Обратно поедем, заедем. Я к дружку как раз заеду в Нагибово. А ты чего это задумался? Может твои предки от сюда?
Панчик поймал себя на мысли, что думает об отце.
– Батя мой, когда ребёнком был, лет десять ему было, ещё до войны. В Корее тогда хреново жилось, работы никакой, голод… Его родители оставили у соседей, а сами ушли в Китай, на заработки. Он помыкался, и пошёл их искать. Да никто и не держал его. Несколько лет бродил, искал.
– Нашёл?
Панчик покачал головой.
– А в России как оказался?
– В Китае не сахар, за тарелку супа спину рвать весь день, он грузчиком в порту работал. А в Корее как раз война началась, там на таких как он как на шпионов смотрели. А в России люди ой как нужны были. На пароход кочегаром устроился, так и оказался здесь.
Вечером, когда все окончательно разбрелись, а в доме осталась лишь какая-то дальняя родня, чтобы убрать дом после поминок, Слон переоделся в старое тряпьё, сказав, что это для маскировки, заставив Панчика сделать тоже самое. Оглядываясь по сторонам, они проникли в огород, где стоял старый сарай, при этом соблюдая неслыханную осторожность, словно снимался остросюжетный сериал про партизан. Говорили только шёпотом. Слон заставлял Панчика пригибаться и глядеть в оба. Вооружившись выдергой и лопатой, Слон проник внутрь, долго что-то вынюхивал, потом отковырнул в одном из углов половицу и стал копать. Его поведение было столь необычным, что Панчик почувствовал, как трясутся его коленки от страха и волнения. Вскоре из земли вытащили длинный свёрток и небольшой пакет. Как оказалось, старый школьный ранец, завёрнутый в кухонную клеёнку и мешковину. Вспоминая Андейкины рассказы про читинские обыски, нетрудно было догадаться, что находилось в этом ранце, пролежавшем в земле не один десяток лет.
– Про тайник от кого узнал? – спросил Панчик, с трудом сдерживая волнение.
– Бабка во сне нашептала, – съязвил Слон. Дед был ещё жив, мы с ним закапывали. Сарай только поставили, ещё полов не было. Вот так же ночью. У меня лампа керосиновая, у деда лопата. Так и запомнил на всю жизнь. То, что сам делаешь, долго в башке сидит. Я, правда, совсем забыл об этом, а вот когда бабка померла, вспомнил. Меня аж затрясло, когда телеграмму получил. Попробуй потом вот так ночью сюда прийти. Могут и собак спустить, а то и с дробовика жахнуть. Здесь не забалуешь. Народ-то отчаянный. Так-то, паря.
Потом, поздно ночью, когда смолкли все собаки во дворах, и лишь изредка, петляющей походкой посреди улицы проходил кто-то из местных «казачков», Слон не спеша разложил на столе старые вещи. Потрёпанные, пожелтевшие от времени фотографии, облигации сталинских времён, планку с Георгиевскими крестами. Нашлась и фотография четырёх ширококостных и широколицых, примерно таких же, как и Слон ширококостных, усатых братьев, в казачьей форме, перепоясанных ремнями, с выставленными наперёд шашками. Поглядывая то на друга, то на его предков, Панчик ощутил непреодолимую пропасть между ним и собой. И всё же что-то сближало их, и не только в рамках выживания, но и духовно. А ещё он обнаружил в этих лицах что-то необычное, поражающее своей уверенностью и даже непреклонностью. Особым спокойствием, способным в одно мгновение превратиться в выстрел. Только сейчас он начал понимать, откуда в его дружке такое отсутствие страха, переходящее в самозабвение.
– Они тоже Львовы? – спросил Панчик, разглядывая фотографию.
– Нет. Мой отец не местный, он шефом был здесь, на уборочной. В клубе на танцах с мамкой познакомился. Даже подрался из-за неё с местными. Батя тоже не промах был. Чуть на смерть не зарезали. Полгода провалялся в больнице, пока брюхо заживало. Мать ему пирожки носила. Потом они в город уехали.
Слон аккуратно забрал снимок и сунул его в общую пачку. Потом он взял в руки длинный свёрток. Интуиция не подвела Панчика. В нём оказалась шашка, потускневшая, но совершенно не ржавая. Она была примерно такой же формы, как и японские армейские клинки из музея, разве что немного подлиннее, с удобной, по форме ладони, рукояткой и кожаной петлёй на конце. Слон взял её в руки и стал ходить по комнате, словно ожидая какого-то превращения. Он делал неспешные плавные действия рукой, внимательно провожая взглядом кончик своего оружия. Потом остановился и стал дышать, молча уставившись на кончик шашки. Он и до этого дышал, но это дыхание было другим. Казалось, что он дышит этой шашкой, в то же время наполняя и её своим духом. Было впечатление, что он как будто что-то вспоминает. Потом, отойдя в дальний угол, свободный от мебели, он повертел её перед собой словно винтом, отчего весь воздух в комнате пришёл в движение. Глаза его засветились, а ноздри расширились, словно горны.