– Ну, чего тебе? Дай хоть раз в жизни выспаться, – пробурчал Слон и смачно потянулся, хрустя суставами.
– Я знаю, откуда у вас эта шашка, – уверенно произнёс Панчик.
– Приснилось, что ли? Ну-ка, просвети, – всё ещё потягиваясь от удовольствия, попросил Слон.
– Это подарок.
– Всё верно, – не скрывая удивления, сказал Слон. – За участие в Ихетуаньском походе, в 1900 году. Прадед ездил на сборы в Благовещенск, и там ему её подарили. Поэтому она такая зализанная.
Слон поднялся с матраса и стал прохаживаться по комнате, заглядывая в окно. – Значит, сновидящим стал. Может, ты и дорогу предскажешь? Позолоти ручку, всё правду, как есть, расскажу, – начал паясничать Слон.
– Я пароход во сне видел, – смущаясь, признался Панчик.
– Я же говорю, что надо поаккуратнее с холодным оружием.
– Да правда, видел. И толпу, и церковь. Только мрачно как-то всё было.
– Поздравляю, – пробурчал Слон, напяливая скомканные джинсы. – Это на тебя мой рассказ вчерашний подействовал. Мне такие сны не снятся. Говорят, что у кого родничок быстро затягивает в детстве, тем сны вообще не снятся. А меня в детстве козьим молоком кормили, а в нём много кальция.
– Да, твоя голова непробиваемая, – согласился Панчик, наконец-то придя в себя после ночного видения. – Я всё хотел спросить… Но как-то неловко.
– Неловко знаешь что?
– Нет, я серьёзно Тимоха. Первый раз, можно сказать, в казачьем доме, в казачьей деревне, а гляжу, ну, ничего особенного. Село как село, дом как дом, даже какой-то убогий, как из-под топора. Наличноки так себе. Может я не прав? Просвети.
– Да прав, – зевая ответил Слон, оглядывая углы. – Мне-то здесь всё привычно, но так у многих, просто, даже аскетично. Казаки строить умели, ты не думай. Просто хороших домов почти не осталось. Их отбирали, хозяев высылали, или в расход пускали, а дома разбирали, где на склад, или магазин, а где просто пополам делили. Получались две конуры. Соседний дом как раз такой, там бабка Карепиха доживает. Та ещё партизанка. Мебель выбрасывали, узоры срывали, фотографии сжигали. Во время репрессий, чтобы не выделяться, на что угодно шли, лишь бы выжить. А что до внутренней отделки… Штукатурить-то некогда было, да и не принято. Мужики-то на службе, а если нет, то в поле, или в тайге, да мало ли. Над головой крыша есть, чего ещё желать. Или тебя матка смущает? Дак на ней весь потолок держится. Ты ещё вгони попробуй в неё потолочины. Замучаешься. А они же все в четверть собраны. Штукатурку захотел. Это кому что. Мне лично чистые брёвна больше нравятся. Вон смотри на окна. Оконная коробка, она же и обналичка. А зазор, ножик не всунешь. И рамы родные, кедровые, и всё в ручную делали. Это сейчас доски любой купить можно, а тогда всё пилой распускали. Потому и подход к жизни другой был.
– Рациональный?
– Вроде того. Целесообразный, так правильнее. Чувство меры тебе известно? Гляди на брёвна. Как можно их штукотурить, или красить. Они же до сих пор пахнут тайгой, и все одно к одному, в притирочку. Без вычурности, но зато надёжно. Дом сто лет простоял, и ещё столько же простоит, если хозяева с руками будут. С этим, конечно, вопрос большой. Но тут я уже ничего не сделаю.
Слова друга заставили Панчика по другому смотреть на вещи вокруг. Он увидел, что полы сделаны из широких ровных досок, наверняка кедровых, плотно подогнанных друг другу, стены, хоть и были не оштукатурены, но поблёскивали своими стёсанными гранями от того, что их когда-то регулярно начищали. Стол напротив окна, гнутые стулья, старый платяной шкаф… Вечером Панчик на него не обратил внимания. Это была явно ручная работа местного умельца, может быть и самого хозяина. Разбираясь в породах древесины, он без труда определил, что шкаф сделан их манжурского ореха, очень дорогого, по нынешним временам дерева, с арочными дверцами, выдвижным ящиком снизу, и ручками по бокам, чтобы было удобно переносить. Делать арку в мебели куда труднее, чем обычный прямоугольник. Из всего этого складывалась уже другая картина быта. Здесь таился дух.