Скорее его волчата по следу бегут. А без папаньки – главаря хрен набросятся. Ладно, и то хлеб.
Поглядим, что будет дальше». Под сидением лежало нечто стоимостью в птицефабрику вместе с
посёлком и прилегающей территорией. От этой мысли немного шумело в висках и потряхивало.
Ночью, как и Рита, он так и не уснул. Несколько раз выходил на балкон и видел знакомую
«Тойёту», в которой уже, не стесняясь, раскуривали косяки в открытые окна и слушали дорожную
попсню про крутых дальнобойщиков. Понимая, что это хвост, Панчик не выходил из дома
вообще, даже в магазин, ссылаясь на хандру и плохое настроение. Сначала он ждал, когда
объявится Слон, но потом махнул на него рукой, поняв, что это пустое дело. У Слона была своя
жизнь, а у него своя.
14.
Наконец-то объявился Эйноске. Панчик уже начал впадать в депрессию, когда услышал в
трубке телефона его голос. Эйноске звонил с городского автомата и без вступления и вопросов о
здоровье сообщил, что приехал человек, готовый ознакомиться с подарком. Из последнего слова
Панчик догадался, что книга и фотография произвели на Эйноске должное впечатление, и теперь
тон его голоса был совершенно другой. Панчик предложил для встречи свою квартиру, но
Эйноске наотрез отказался. При этом Панчик не мог сказать о неприятностях, связанных с
хвостом. Это могло раз и навсегда спугнуть дорогого клиента. К тому же он показывал дело так,
что меч действительно провалялся на чердаке, отчего ручка затерялась, а само лезвие потеряло
прежний блеск. Но на этот бред Эйноске никак не отреагировал, словно это была пыль, которую
легко сдуть одним дыханием. В конце концов, любопытство взяло верх, и Эйноске согласился
прийти в гости. Не проходя дальше прихожей, он долго вертел в руках обклеенный скотчем кусок
металла, и всё цокал языком и качал головой.
– Ну вы же понимаете, что определить цену этой вещи я сразу не могу. На это нужно время.
Панчик пожимал плечами и театрально вздыхал. – Ваш купец – наш товар – поддразнивал он
японца, понимая, что тот окончательно заглотил наживку и уже её не отпустит ни за что. Потом
Эйноске долго говорил по телефону Панчика и что-то доказывал, приводя в восторг своей
необычной тональностью и неожиданными переходами в голосе.
– Ну, вы же понимаете, – не унимался Эйноске, пытаясь навязать свои условия, – что это кот в
мешке.
– А, по-моему, это журавль в небе. Вернее, очень жирная синица в ладони.
– Как вас понимать, Родион? Я этой аллегории не знаю.
– Никогда не поверю. Вы русский знаете лучше меня.
– Уж извините, школу я заканчивал в Японии.
– У нас говорят, лучше синица в руках, чем журавль в небе.
– Ну что ж, в одном вы правы. Это не синица. Между прочим, журавль – японская птица и наш
национальный символ.
– Я не в претензии. Наверное, наши журавли отличаются от ваших другим акцентом. Так как
насчёт журавля в руках? Много не прошу. Панчик назвал сумму, от которой Эйноске даже
немного подпрыгнул. Потом он многозначно водил бровями, раздумывая над предложением,
опять звонил по городскому телефону, на этот раз совсем недолго, и был уже не так эмоционален
как в первый раз.
– Ну что ж. Будь по-вашему, если вы скинете десять процентов, как и полагается,
комиссионных. Это я считаю справедливым. За посредничество. Вы знаете, что по такому случаю
приехал мой очень давний друг из Японии. Я рассказывал вам о нём. Он понял, о чём идёт речь,
и кажется согласен, если вы уступите, конечно.
– Значит, он заранее знал, что согласится на моё условие? Ведь, выходит, он уже приехал с
деньгами?
– Ах, вот вы о чём? Ну разумеется! Я ему объяснил, что вы очень серьёзный человек, который
не привык бросать дело на половине.
Что-то в последних словах не понравилось Панчику. Слишком гладко всё выходило у Эйноске,
тем более что сумма вызывала холодок. Но уличить его в чём-либо он не мог.
На следующий день он взял один из Катькиных холстов, и не мудрствуя, приклеил к обратной
стороне скотчем свою маленькую ворону и пошёл к своей машине. Перед этим он долго наблюдал
в окно, выискивая своих караульщиков. Как ему показалось, хвоста не было. Он выкатил со
двора и, не успев ахнуть, едва не врезался в знакомый китайский «Хамер». Там он увидел
знакомые рожи с бритоголовым дядей Протасом во главе. Он понял, что опоздал с выездом, но
деваться было некуда. От обиды он едва не расколотил кулаком стекло. Он закрутил головой в
надежде прорваться через другой выход со двора, но в это время заиграл его телефон. Звонил всё
тот же обладатель бритой головы.