– Зачем ты идешь туда? – испугался тогда юноша. – Он же убьет тебя!
– Рано или поздно нам все равно с ним придется биться, – отвечал Богорад. – Только если будет рать, этот Зверь прежде столько народу погубит, что земля от горя высохнет. А тут, может, я его не силой, так ловкостью возьму.
Он провел рукой по лезвию меча, внимательно глядя, как по поверхности стали пляшут слепящие солнечные блики, помолчал немного, словно задумывал что-то, а потом вздохнул глубоко и добавил спокойно:
– Если суждено мне погибнуть, то такова, значит, судьба моя. Тут уж ничего не поделаешь – от судьбы не уйдешь.
Видел потом Ворон, как бился Богорад со Зверем, как ранил его в лицо. Рассвирепел хазарин страшно, огромной секирой ударил так, что прорубил щит и кисть руки отрубил. Такой дикой силы удар у него был. Но русский витязь еще долго сражался со Зверем, истекая кровью; не давал хазарин ему перевязать рану, все время нападал – мстил за искалеченное лицо. А потом, когда Богорад ослабел от потери крови, Зверь отрубил ему ноги, руки и только потом голову. Раскрутил за волосы отрубленную голову и кинул к воротам города.
Вот тогда и поклялся Ворон отомстить за своего учителя. Но как он, юнец, выйдет на бой с самим Зверем?
– Он тебя как комара раздавит, – печально сказали старые воины. – Рано тебе еще местью заниматься, тебе еще силушки набрать надо, да и подрасти не мешало бы малость.
И только воевода, посмотрев в горящие глаза Ворона, сказал задумчиво:
– Месть, идущая длинной дорогой, никогда не доходит до цели!
– Ты с ума сошел, Ратибор! – замахали руками ратники. – Ты что, мальчишку на погибель толкаешь? Куда ему против этакой силищи!
– А разве силой хотел Богорад одолеть Зверя? – отвечал мудрый воевода.
Вот тогда и решил отважный отрок выследить хазарский стан и отомстить Зверю по-своему. Неделю Зверь не являлся к воротам города; рану свою, видно, лечил. Неделю Ворон мотался по степи вместе со своим другом, искал хазарское кочевье, из которого Зверь появляется. И наконец удача улыбнулась ему.
Ночью, обвязав копыта лошадей, они прокрались к хазарскому стану. Смотрят отроки: костер горит, воины вокруг сидят, лопочут по-своему, по-хазарски. Потом встает Зверь и начинает что-то рассказывать, а сам руками все показывает, как ударил да что сделал. Смотрит на него Ворон и понимает, что хазарский великан про свой поединок с Богорадом хвастает. Тут достал он лук и стрелу-северею да хорошенько прицелился, прямо в лоб Зверю, а тот как раз показывает, как отрубал русскому воину голову. Увидел Ворон, как стрела врагу в переносье вошла, и бежать к лошадям. Друг его стоял чуть подальше и видел, как Зверь лицом вниз повалился да прямо в костер и упал. Долго хазары потом гнались за ними по ночной степи. Три стрелы хазарские Ворон в спине своей привез – чудом только жив и остался. Спасибо, брат ему крепкую кожанку дал; стрелы ее едва пробивали. Обещал потом кольчугу сделать, как подрастет Ворон немного.
Вот такой вышел у Ворона поединок со Зверем.
Уж как потом воевода его благодарил; меч даже подарил и кольчугу дал из своих припасов. А вот дружинники княжьи презреньем его наградили; мол, русскому витязю не к лицу, как вору, по степи красться, да и бить врага надо в честном бою. «Ночным убийцей» Ворона за то и прозвали. Жены их, правда, отроку чуть не в ноги кланялись, уж они-то своих витязей живыми и не чаяли видеть.
С той поры и не стало Ворону места среди дружинников, а пришлось ему стать разведчиком, чтоб по степи мотаться, пленных языков добывать да хазар побивать. Сам воевода его дальше учил всяким премудростям. Но в круг знатных воинов пути ему больше не было. Не любили его бояре да гриди, ну и он им платил той же монетой, просмеивал обычаи и правила воинской чести.
– Честь не в том, как сесть, а в том, чтоб врагу голову снесть, – кричал он какому-нибудь витязю-зазнайке, выезжавшему к хазарам с собственным стягом в сопровождении множества разряженных слуг.
Толку от такого петуха не было никакого, потому что хазары, постреляв его людей из луков, уносились прочь на легких, быстроногих конях. Потом Ворон ночью шел в степь, убивал хазарских сторожей, поджигал их кочевья, угонял лошадей; в общем, мстил им, как положено. Днем он тоже выслеживал и нападал на хазар, если кто в одиночку или даже вдвоем отъезжал в степь, то Ворон был тут как тут. И не было от него никакой пощады кочевникам. Сам себе он всегда говорил, что убивал и будет убивать хазар тогда и там, где ему это будет нужно, и ни на какие дурацкие поединки не пойдет.
И вот тут такая глупость. Ворон сам себе не мог объяснить, что его заставило остановить коней и откликнуться на вызов. Гордость, что ли, какая-то проснулась?
Впрочем, ковыряться в себе времени уже не было. Хазары стремительно приближались, и разведчик, выхватив лук, прижал большим пальцем к его рукомети тонкое древко стрелы.
– Не стреляй, урус! – закричал издалека скакавший впереди всадник. – Я буду драться с тобой на мечах, один на один. Мои слуги не вступят в бой, даже если ты пронзишь мое сердце!
На последних словах хазарин засмеялся, как смеется человек, знающий наверняка, что то, о чем он так легко говорит, никогда не случится.
– Я знаю, русы любят драться на мечах, – продолжал кричать всадник. – И ты не откажешь мне в поединке.
Он продолжал неторопливо скакать вперед, а те, кого он назвал своими слугами, остановили коней за сотню шагов. Один из этих людей держал на кожаной рукавице огромного сокола, у другого в руках была длинная рунка[18]. Видимо, богатый хазарин охотился с соколом на зайцев или лис, когда гонец с двухвостым бунчуком предложил ему другую забаву.
Ворон недоверчиво убрал лук и присмотрелся к своему поединщику. Среднего роста, крепкий, в расшитом узорами синем халате, подпоясанном широким красным поясом с золотыми кистями. Лицо смуглое, широкоскулое, но без свойственной всем хазарам одутловатости. Прямой тонкий нос, тоже не хазарский, и темно-серые раскосые глаза. Пыльные волосы с проседью покрывала высокая, отороченная соболем шапка.
Хазарин не спеша достал из седельной сумки кожаную безрукавку с наплечинами. Множество полос толстой кожи были свернуты и пришиты рядами по всей безрукавке, образуя надежный доспех. Такая кожа, сминаясь, пружинит под ударом, и разрубить ее очень трудно.
– Как тебя звать, воин? – застегивая ремни безрукавки, вполне дружелюбно поинтересовался хазарин.
– Какая тебе разница, – хмуро брякнул Ворон. – Давай начнем поскорей, мне тут некогда лясы точить.
– Судя по тому, что ты ведешь за собой столько оседланных коней, – прищурив хитрые глаза, невозмутимо продолжал хазарин, – ты не простой воин, и эти пустые седла еще помнят убитых тобой всадников. Это твоя доблесть и слава. Я хочу, чтоб ты отдал эту славу мне, когда мой клинок сразит тебя.
– Я тебе ничего не дам, кроме смерти! – обозлился Ворон.
– Зачем смерть? – опять рассмеялся хазарин. – Я могу победить тебя, даже не убив, и тогда ты станешь моим слугой и будешь мне служить, как эти, – он кивнул на двух своих спутников, – пока я тебя не отпущу.
– Поединок насмерть! – выкрикнул русский витязь, выхватывая меч.
– Как скажешь, – усмехнулся хазарин, потянув длинную саблю из ножен. В том, как он вынул клинок, подцепив головку черена оттопыренным мизинцем на совершенно расслабленной, мягкой кисти, чувствовался искусный поединщик. Зажатая в кольце трех пальцев сабля легко крутанулась в его руке сначала в одну, потом в другую сторону, нарисовав в воздухе восьмерку. Воин при этом, казалось, почти ничего не делал, лишь едва заметно двигалась кисть.
18
Рунка – разновидность многозубца, похожа на длинную и узкую рогатину с двумя серповидными ножами по бокам.