– Тот, кто вкусил науку Велеса, знает истинные имена не только всех живущих, как обративших свои очи к луне, но и истинные имена всякой вещи природной или созданной руками человеческими, – отвечал волхв, немигающим взглядом въедаясь в женские глаза. – Мне ведома суть всего сущего и все пути земные, и твой путь, Благовея, тоже.
– Боже мой! – всплеснула руками женщина. – И что же мне, скоро ли помирать?
– Рано тебе о смерти думать. – Велегаст провел рукой по седой бороде. – Ты еще сына мужу подаришь и проживешь немало лет.
– Как сына! – испугалась женщина. – Я же больна, да и стара тоже.
– Лекарство от твоей хвори у тебя в руках, – продолжал волхв. – Оно даст тебе не только избавление от болезни, но и вернет силы и молодость.
– Ты смеешься надо мной, незнакомец! – вскричала сердито Благовея. – Нет у меня никакого лекарства.
Стражники у ворот, сомлевшие от солнца и лениво, вполуха слушавшие разговор, вдруг встрепенулись от резкого, обиженного голоса горожанки. Скрипнули их сапоги, принимая на себя вес оторванных от насиженного места тел. Опираясь на копья, воины сделали пару шагов.
– Ты что ж это наших жен обижаешь?! – прогремел грозный голос, не предвещавший ничего хорошего. – Назвался знахарем, а сам что творишь?!
– Вот ты, – Велегаст ткнул пальцем в уже знакомого высокого молодого воина, – пронзишь мое сердце копьем, если здесь и сейчас же эта женщина не излечится от своего недуга.
Не ожидавшие такого поворота воины замолчали, замолчала и растерянная Благовея.
– Лекарство твое у тебя в кувшине, – продолжал волхв, поворачиваясь к женщине.
– Но там же вода, – недоумевала она.
– Да, это вода.
– Какое же это лекарство? – опять начала сердиться Благовея. – Я же ее каждый день пью и…
– Знаешь ли ты, – перебил ее Велегаст, – что родник, где ты берешь воду, священный?
– Слышала, что священный, толку-то что…
– Толку нет потому, что твоя душа как закрытый дом, в который не может войти священная сила Перунова ключа, – терпеливо объяснял волхв, доставая из складок одежды легкий берестяной ковшик. – Темные слова черного волхва запечатали твою душу от лучей животворных отца небесного Сварога. Чужая вера отвратила тебя от благотворного источника. Символ смерти наложили на тебя, дабы не слышала ты гласа Белобога, не видела света Даждьбога. Но тебя, как дитя Светлых Богов, я могу освободить от заклятья Тьмы, от паутины искусных слов из черной книги, которая сковала твой ум, не давая ему вспомнить великую Матерь Сва и Священные Законы Прави.
– Да ты никак колдовать вздумал? – оборвал его хмурый воин, увидев, как старец водит посохом около женщины. – У нас за это на кол сажают.
– Если ты меня хочешь убить, то убей сейчас! – Велегаст обратил на стража свои страшные глаза. – Пронзи мое сердце своим копьем, но никогда не смей называть колдовством знания, данные нам самим Сварогом!
Воин отступил, прикусив язык, вспомнил, наверное, древнюю мудрость, что спорить со стариками и женщинами – все равно что с зимним ветром бодаться – толку никакого, а нос и уши надерет. А волхв тем временем дочитал свое заклинание: «Крест на крест, свет на тьму, с души Благовеи зло изыму, заверну его в глины липучей ком, глубоко под землей теперь его дом».
Потом наклонился к кувшину и протянул женщине берестяной ковшик, полный воды. Иссохшая береста пропускала редкие капли, и они падали в пыль, разбиваясь на мелкие тусклые бусинки, которые, немного прокатившись по земле, превращались в мокрые пятнышки.
– Испей из Перунова ключа, – сказал Велегаст, – и через каждый глоток повторишь такие слова: «Сила небесная, сила земная, сойдись воедино, будь водица святая, Перуновой дланью сбит камня замок, чтоб родник животворный Благовее помог».
Женщина приняла ковшик и недоверчиво покосилась на стражников, словно спрашивая их, пить или не пить.
– Пей, не бойся, – хохотнул молодой воин. – Если что не так, мы этого волхва тут же на копья взденем.
Велегаст не ответил на дерзкие слова, он был весь поглощен созерцанием женщины, пытаясь своим взглядом усилить воздействие чудесной влаги. Наконец Благовея сделала глоток и зашептала слова, потом еще и еще. Щеки ее порозовели, глаза засияли, и, когда она выпила почти все, ее было просто не узнать.
– Стой, – волхв взял ее за руку, не давая все выпить до дна. – Подставляй ладошки.
Остатки воды он вылил женщине в руки и приказал омыть лоб и глаза. Когда все было закончено, воины, стоявшие рядом и видевшие все своими глазами, просто ахнули. Благовея помолодела и похорошела, как весеннее деревце.
– Чудеса! – ахнул молодой стражник.
– Невероятно, – отвечал другой. – Просто не верю своим глазам.
– Чувствуешь ли ты теперь боли? – завершал свое дело Велегаст, не обращая никакого внимания на возгласы воинов.
– Чувствую себя молодой, – кокетливо улыбаясь, отвечала Благовея. Она на радостях схватила кувшин и хотела было бежать домой, совсем как девчонка, но, вовремя спохватившись, остановилась. – Боже мой, что ж это я? Никак тебя, добрый человек, и не отблагодарила.
– Какая благодарность, – устало вздохнул Велегаст. – Вот ты считаешь меня добрым человеком – это и есть благодарность. А эти ребята, – он махнул посохом в сторону стражников, – считают меня, видно, злодеем и в город не пускают…
– Что ж это вы, изверги, старика обижаете?! – напустилась женщина на воинов. – За что не пускаете в город? Что он плохого сделал?
– Вот для того, чтоб плохого не сделал, и не пускаем, – невозмутимо отвечал хмурый стражник.
– Ты что ж это, без глаз, что ли? – закричала в гневе Благовея. – Али ты не видел, как он с меня хворь снял? Скольким людям в городе еще помочь надо, а ты как чурбан поперек дороги; только с виду делом занят, а так все твое дело – это мешаться всем.
– Ну, ты это полегче, – обиделся Хмурый. – У нас приказ такой. Не пускать в город волхвов и знахарей.
– Это кто ж приказ тебе такой давал?
– Так воевода наш вместе с попом обходил все ворота и указ такой давал. Наистрожайший!
– Так, стало быть, поп тебе приказал?! – разошлась не на шутку Благовея. – Куда ни пойдешь, всюду указы этого греческого попа! Поп да поп! А вы его больше слушайтесь, этот поп скоро всех загонит в гроб.
Стражник хотел было что-то ответить, но слова, одно обидней другого, сыпались на него градом. Он покраснел и стал пятиться к воротам, а разъяренная горожанка, почувствовав вкус победы, остановилась перевести дух, чтоб набрать в легкие побольше воздуха для очередной увесистой порции отборной брани, но тут…
– Не сердись, не гневи сердце понапрасну, – остановил ее голос Велегаста, который только-только пришел немного в себя. Его посеревшее лицо еще выдавало пережитое колоссальное напряжение сил, затраченных на чудесное преображение женщины. – Ты лучше напои воинов водицей святой, глядишь, и с них хворь какая сойдет.
– За что их поить, за какие такие дела? – не унималась женщина.
– А ни за что, – улыбнулся волхв. – Просто напои, и все тут. Или хотя бы мне в благодарность.
Он помолчал немного, пристально глядя на стражников, словно читая их судьбы, и добавил задумчиво:
– Война через год будет, глядишь, водица-то святая воинам жизнь сбережет.
– Боже мой, война! – всплеснула Благовея руками и стала торопливо наливать из кувшина в ковшик. – Пейте, соколики, пейте, и пусть вам волхв даст заклинание какое-нибудь от меча да от стрелы вражьей.
Хмурый неуверенно принял берестяную посудину и замялся:
– Как-то нехорошо получается, мы вроде как крещеные, так что принять это заклинание – значит предать веру-то христианскую. Так, что ли, я говорю? – полувопросительно закончил он свою речь, обращаясь к своему молодому товарищу не столько с вопросом, сколько с тем, чтобы крепче утвердиться в своих словах.
Молодой промолчал, но за него ответил волхв:
– Крестили-то тебя, поди, насильно?