Саша подняла глаза к мозаике на потолоке, к различным богам — божествам, убитым чародейкой, рука которой возлежала теперь на ее голове. Она подумала о бедных и голодающих на улицах Сонливии, о семьях, разделенных потому, что мужья или жены были вынуждены отправиться на кораблях к Небесным островам из–за кризиса, устроенного самой Белой Госпожой. Она подумала о матерях и отцах, которых так накачали наркотиками, что они не могли вспомнить тех ужасов, что с ними сотворили. Не могли даже вспомнить, что именно они утратили.
— Нет, — сказала она.
— Нет? Белая Госпожа убрала свою руку. В ее фиолетовых глазах вспыхнула жуткая ярость. — Я спасла мир от опустошения его богами. Я свергла тирана, который правил твоим городом. Я — тот свет, который отбрасывает тьму! И все же ты, никчемная маленькая наркоманка, стоя передо мной, отказываешься от моего покровительства?
— Да.
— Почему? — Голос лорда–мага прозвучал смертоносным шепотом.
— Потому, что… — Саша встретила пристальный взгляд Белой Госпожи, и мужество покинуло ее.
Она отвернулась.
Отвернулась и увидела двух Нерожденных возле трона. Вспомнила крошечное тельце в цистерне и женщину, привязанную к креслу, лужу крови под ее ногами.
— Потому что ты — злобная дрянь, — рявкнула она.
Ее рука, взлетев, отвесила бессмертной чародейке смачную пощечину, звук которой прокатился по тронному залу, подобно смертельному вздоху бога.
Наступила абсолютная тишина. Затем заахали потрясенные члены Совета, некоторые из них даже потеряли сознание. Белая Госпожа, не веря самой себе, очень медленно подняла руку к противной красной отметине на щеке.
Сашина голова болезненно дернулась назад.
— Дура! — крикнула ей Амбрил, потащив ее за волосы. Ты все разрушила!
Саша попыталась развернуться, но Белая Госпожа внезапно оказалась прямо перед ней, и всей хашки мира не хватило бы, чтоб вселить в нее мужество перед яростью лорда–мага. Закрыв глаза, она молилась о быстром конце.
Казалось, взорвался весь мир.
ДЕСЯТЬ ЛЕТ НАЗАД
Первым, что он заметил, были заросшие травой поля. Если бы не сапоги, трава доставала бы ому до лодыжек. Он слез со своей старой кобылы и размял затекшие ноги. Путь назад из Синего предела утомил его настолько, что по хотелось в этом признаваться. Он стареет, с неприязнью осознал Кейн, когда извлек нож, который заказал для Магнара, и увидел в холодной стали свое отражение. В его волосах было гораздо больше седины, чем шесть месяцев назад, когда он о тяжелым сердцем уезжал в Небесный предел.
Привязав лошадь к столбу, Кейп одеревенело зашагал к дому. По правде говоря, вызов Шамана вовсе не был неожиданностью. Пограничный спор между соседними Синим и Небесным пределами угрожал разразиться из года в год. Тем не менее его сердце упало, когда приземлился превращенный орел. К ноге птицы было привязано опечатанное сообщение с подписью Джагара, почерк которого становился все более неровным.
Он больше не хотел этого. Ни поездок. Ни бесконечных споров из–за пограничных линий, или прав на рыбную ловлю, или сотни других сложных вопросов договора. Ни понимания, что еще одна семья будет оплакивать утрату мужа и отца, когда потерпит неудачу дипломатия. Торм был порядочным человеком, вождем, который искренне заботился о своих людях. Но он оказался слишком упрямым, и теперь его жизнь, как и жизнь Таргуса Кровавого Кулака, пришла к непредвиденному концу от безжалостной руки Меча Севера.
Он вспомнил последние нетвердые шаги Торма. Как руки вождя отчаянно пытались закрыть зияющую в горле рану, в то время как его стражи со стонами и криками умирали поблизости. Ужас на лицах людей Хротгара, когда Кейн вышел из палатки со свежими пятнами крови на новеньких доспехах из чешуи крылатого дракона, которые подарил ему Шаман. Он не хотел их восхищения. Он не хотел песен, которые барды сочинили о нем. Они полагали, что ему захочется их услышать, но он повернулся к ним спиной и забрался на лошадь, пытаясь ускакать, отгородиться от того ужаса, который только что сотворил.
Он просто хотел, чтобы его оставили в покое.
Кейн пересек столовую и вышел в сад позади дома, ожидая найти Мхайру там. Увидев сад, он остановился в изумлении. Сад — гордость и отрада его жены — был в таком же плохом состоянии, как и поля перед домом. Трава была высокой, и ее никто не подстригал, а цветы, о которых Мхайра так увлеченно заботилась, умирали от недостатка воды. Даже яблоня разрослась возле самой скамьи. Похоже, никто не прикасался к саду несколько недель.
Постояв в замешательстве, Кейн вернулся в дом и чуть не столкнулся с Магнаром.
— Сын! — радостно воскликнул он. Бродар хотел было обнять своего мальчика, но, когда Магнар не бросился ему навстречу, он ограничился тем, что неловко похлопал его по плечу. — О духи вездесущие, да ты вырос, парень!
Серые глаза Магнара были сейчас почти на одном уровне с глазами Кейна. У его сына была еще мальчишеская фигура, но он начинал мужать.
— Па. Ты вернулся. — Голос Магнара звучал глубже, чем в его воспоминаниях, и он услышал в нем неуверенность.
Кейн подумал, что знает отчего.
— С именинами, сын, — сказал он, запинаясь. — Мне жаль, что я не мог быть здесь. Я скакал так быстро, как мог. Король хотел, чтобы я доложил ему, и, ну… тебе это неинтересно, думаю. Я сделал для тебя это. Сам Браксус выковал клинок. — Кейн протянул нож. Магнар посмотрел на него, но не пошевелился. — Я никогда не забывал, — сказал Бродар. — Ты же знаешь, я бы ни за что не забыл. Я отдал бы что угодно, чтобы оказаться здесь. Вот, возьми его. Он твой.
— Я не хочу этот дурацкий нож, — выпалил Магнар. Его серые глаза затуманил гнев. — Оставь его себе. Он может тебе понадобиться, чтобы кого–нибудь убить.
Пораженный Кейн моргнул.
— Я сказал, что мне жаль, сын. Я не утверждаю, что я самый лучший отец на свете, но я делал, что мог.
— Тебя здесь не было! Тебя никогда здесь нет. Мой наставник сказал мне, что о тебе сейчас поют песни. Остальные смотрят на меня как на счастливчика — ведь мой отец — Меч Севера. Но я предпочел бы, чтобы это был кто угодно, кроме тебя.
Кейн почувствовал, что его трясет. У него с Магнаром и раньше бывали ссоры, но не такие серьезные. Он засунул нож за пояс.
— Это благодаря твоему старику у тебя один из лучших наставников в Берегунде. Может, стоит об этом помнить?
— Как я могу забыть? Все только и говорят о том, какой ты выдающийся, но разве ты был хорошим отцом? Разве я интересовал тебя? Ты никогда не заботился о моей матери…
Кейн почувствовал, как сжались его кулаки.
— Что ж, вот она, проклятая благодарность. Ты и понятия не имеешь, на какие жертвы я шел, чтобы Шаман был доволен. Ты думаешь, я по своему выбору совершил весь этот путь в Синий предел, просто чтоб перерезать доброму человеку горло, ты, неблагодарное маленькое дерьмо?
Магнар вздрогнул, но тут же разъярился еще сильнее:
— Это у тебя здорово получается — перерезать людям горло. Только это ты и можешь. Собираешься меня ударить, как ударил ее?
Кейн пошатнулся, словно получил удар.
— Что ты сказал? — проскрежетал он. — Что ты, черт побери, сказал? — Он осознал, что схватил Магнара за плечи, увидел внезапный страх в глазах сына. Страх мальчишки, столкнувшегося с яростью самого страшного убийцы в Высоких Клыках. Поняв это, он испытал потрясение. — Я никогда не бил тебя, — сказал он, чуть не задохнувшись от стыда. — Ты же знаешь. То, что случилось тогда днем, — это из–за того, что я был сам не свой. Я обещаю тебе, что никогда больше не сделаю ничего подобного. Ты и твоя мама — это для меня все. Где… где она?
— Спит, — ответил Магнар. Его голос, казалось, дрогнул. — Па…
Кейн остановился, остановившись возле двери комнаты, которую делил с Мхайрой.
— Да, сын?
— Она больна. Мама очень больна.
Он замер. Мир вокруг него словно закачался.
— Больна? — повторил он, пораженный.
— Когда я вернулся из Берегунда несколько месяцев назад, она была сама не своя. Она непрерывно кашляла. Она пыталась это скрывать, но я видел кровь. Я думаю… я думаю, она может не выкарабкаться, па. — Он всхлипнул.