— Похоже, что тем и другим.
— С тобой пойду. — Решительно заявила она, независимо вскинула голову и покосилась на беднягу Колота, заживо поедая его взглядом. — Когда выходить при кажешь, сударь старшина?
Голос источал такой злой ядо, что старшина невольно поежился.
— Я сам приду за вами, Ваши милости. — Заторопился старшина. Перевел дыхание и облегченно вздохнул. — Не гневайся на меня, княжна Владислава. Деваться мне юольше не куда. А вас сам Род мне послал.
Влада смотрела мимо него. Взгляд ее приметил несколько дерзких, лукавых глаз, которые неотступно следили за Радогором и потащила его за собой на поверх, успев распорядиться.
— Обед нам, сударь, неси. — И прошипела Радогору. — Отвернись, не смотри Радогор на них. Глаза бесстыжие! Отвернуться не успеешь, как сурочат. А у меня весь нос в веснушках. И нос был бы, как нос, а то название одно, а не нос.
Радогор тихо засмеялся.
— Кто же меня урочить будет, когда ни кто и не знает.
— Тебя и знать не надо. Увидишь, и сразу сурочить захочется. — Отрезала она. — И сам не узнаешь, как сурочат. И не спорь! Я лучше знаю. А теперь еще и к вилам собрался.
Сняла замок и толкнула рукой двери.
— Вон, даже у старшины глаза разгорелись, как умолодого, как заговорил о них. — И бросила на него сердитый взгляд. — Зря я согласилась! Пока вертела головой, он тебя на кривой и объехал. А кто они, эти вилы? Слыхом не слыхивала. Про мавок знаю, про русалок слышала. А вилы?
Радогор подхватил ее под локти, перенес через порог, и прикрыл двери.
Где как, Лада. Где те же мавки, только зовутся иначе. А где женки непутевые, которых на грехе изловили. Или на черной волшбе. А какая, может быть, и сама в воду кинулась, чтобы грех избыть. Душа же грешная в вирий попасть не может и они у людей милости выпрашивают. Еще же говоря, что мавка в зере и пруду пристанище для себя находит, а вила в реке…
Глаза у Влады потемнели.
— Жалко мне их, Радо.
Из глаз скатилась слеза.
— Мне тоже вилой бы быть пришлось. В грехе к тебе припала. Телом тебя приманила. Если бы не Ратимир с дядькой Даном. И как они догадались объявить нас мужем и женой?
— Ну, что ты, Ладушка! — Растерялся Радогор от ее слов. — Какой же это грех, когда люди нас соединили? И разве мы чужое с тобой брали?
— Правда? — Прижалась к его груди и заглянула в лицо. — Хотя, почему я спрашиваю? Мать — ольха прежде их нас соединила. И видела, что нет в нас греха. И пусть хоть в мавки обращают, хоть в вилы. Не боюсь.
Помлолчала, успокаиваясь на его груди. И пожаловалась.
— Тоскливо мне здесь, Радо. Тесно. Куда не ткнись, всду одни стены. Вот поговорим с эими несчастными вилами и сразу поедем. Не хочу больше здесь жить. И еще тын… Словно впорубе оказалась.
Радогор возражать не стал.
— Так и сделаем, Лада.
В двери боязливо поскреблись ногтем, не постучались. И Влада, морщась от досады, приоткрыла двери.
— Обед Вашим миолостям. — Извиняюще кланясь, сказал хозяи. И пропустил вперед двух женщин с блюдами. — Сударь старшина наказал, чтобы ни в чем недостатка не ведали. А я ему говорю, что и так даю все, что не попросят. А он мне кулак в рожу! А кулак у него, сами видели, сроду не баливал. И за серебро, что у вас возьму грозился к вилам бросить. У тебя, говорит, варначья душа, народищу и так не впроворот будет, чтобы на славного витязя и княжну Владиславу поглядеть.
— А вечером, едва сумерки на землю спустилисьЮ на пороге появился старшина. Встал, не переступив за двери.
— В комнату не войду, грязи натащу вам.
И пожаловался.
— Дождь весь ум уже выполоскал. И униматься не думает. Самая лешачья ночь, господа мои, будет.
— А лешего ты с какой стороны к ночи приплел. Сударь старшина? — Вскинула голову Влада, которая натягивала теплые, от очага, сапоги. — Леший худого людям не делает. Он лес любит.
— А с такой, что закружит в такую ночь, заведет в самую глушь, брросит и выбирайся, как знаешь.
— Вот и не правда! — Возмутилась княжна, забрасывая на плечи перевязь с мечом. — Ни кого он не кружит. Только он уже старый и хворый. И кикимору — берегиню на руках носит.
Княжна фыркнула и, не скрывая досады, очень не любезно покосилась на Колота.
— Только кикимору и таскать ему на руках. — Колот, целиком занятый предстоящей встречей с вилами, даже не заметил, что в груди княжны клокочет обида за берегиню. — Кому еще в голову придет такое?
Влада озлилась уже всерьез.
— Злой ты, старшина Колот. Кикимора, берегиня с нами на черного колдуна в самую дряягву ходила. А когда мы с Радогором уезжали, она плакала и слезы платом утирала. А уросливая на потому, что одинокая. А сердце у нее доброе. Потому и вилы на вас взъелись, что не слышите вы их.
Колот смутился и полез к затылку.
— Зря мы согласились помогать тебе.
— Не серчай, княжна. — Старшина не на шутку встревожился, что откажутся они говорить с вилами. — Что слышал, то и говорю, а видеть ни когда не приходилось. Откуда же знать было, что они у вас в друзьях ходят.
Но Влада уже и слышать не хотела. Ткнула себя пальцем в плечо.
— Вот на этом плече ревела. Сама сухонькая, сгорбленная. Ивсе причитала, что не дождется нас. Аж плечо все прмокло. И леший нам на дорогу рукой помахать вышел.
Леший смотрел на нее даже не спочтением, со страхом. И неизвестно, чем бы дело кончилось, если бы не вмешалсяя Радогор. Подтолкнул Ладу и примиряюще сказал.
— Отступись ты, Ладушка, от него. Не виноват Колот. Не каждому они открываются. Люди вместе. Под одной крышей с домовыми живут, а их не видят. Где же лешего и кикимору разглядеть? Вот и живут тем, что в кощунах увидят.
Колот облегченно вздохнул и заторопился по лестнице, оставляя ошметки грязи, и радуясь тому, что так ловко успел перехватить их. Уж если кикимора, о которой к ночи лучше вовсе не думать, плечо слезами мочит и леший, провожая, рукой машет, то уж с вилами сумеют по свойски столковаться. Хоть и вилы, а как не крути, бабы. И на ласковое слово падки. Хлебом не корми, ночи на пролет слушать будут и глаз не сомкнут.
Бежал, разбрызгивая грязь, впереди их и оглянуться боялся, чтобы не накнуться на неприязненный взгляд княжны. Останавливался, чтобы не потерять сапоги, выбирался из топкой грязи, и торопился дальше.
Остановился только у самой кромки воды.
— Дальше вы уж одни, господа мои. Я, хоть и жутко одому у воды, вас здесь ждать буду. — Словно извиняясь, произнес он.
И помог Радогору столкнуть лодку на воду.
— Может, и ты останешься со старшиной, Лада? — Тихо спросил, неся ее к лодке.
— Ну уже нет! Не дождешься. — Отрезала она. — Вон у старшины глаза забегали, до того на голых девок посмотреть охота, если бы не страх. Я уж сама у них допытаюсь, что за обида привела их сюда.
— Держи, сударь, одесну. Только не крути, а там и их увидишь, если сами не встретят. — Старшина сделал вид, что не слышал обидных слов княжны, по причине шумного дождя. — Как вечер, так словно палками кто их гонит в это место.
Едва отошли от берега, дождь с ревом обрушился на них, а река вокруг лодки аж вспенилась.
— Бери ковш, Лада, и черпай воду из додки. Потонем.
Лада округлила глаза и, показав на уши, дала понять, что не лышит его. И Радогор, не останавливаясь, ногой подтолкнул ей уовш.
— Воду черпай…
На этот раз поняла. И принялась ковш черпать воду, выплескивая за боорт. Но сколько бы не черпала, воды меньше не становилось.
Хорошо еще, что плыть пришлось не долго. Лодка вдруг остановилась и резко наклонилась на борт, едва не зачерпнув воду. И сразе же с десятко рук ухватились за него. Влада схватилась за рукоять меча, но Радогор взглядом удержал ее от этого опрометчивого шага.
— Это те, кого мы искали. — Услышала она его голос прямо в мозгу. — Вилы.
И Влада с треском отправила меч в ножны. Лодка раскачивалась все больше и больше, грозя опрокинуться. И Влада вцепилась обоими рука в борта, чтобы не вывалиться. А над бортом появилась женская голова с поразительно прекрасным лицом и холодными глазами.