— Действительно, что это я о наливке-то забыла, — спохватилась девица и извлекла из корзинки литровку и большой граненый стакан.
— Так ведь не положено нам. — попробовал отказаться полицейский.
Но вышло это у него как-то неубедительно, и предательская рука непроизвольно сделала движение в сторону стакана.
— А мы по маленькой и исключительно заради аменин моей Анфиски. — жег глаголом иуда-искуситель в образе мужичонки.
— А давай! — решился человек в погонах, и девка моментально протянула ему до самых краев наполненный стакан.
— Ну, Анфиса, за твое здоровье! — полицейский взял его, пошевелил усами, как он всегда делал перед тем как опрокинуть рюмку, и одним махом выплеснул содержимое в глотку.
Пахучая жидкость обожгла горло, поднялась вверх и ударила в голову. Но услужливая женская ручка мгновенно поднесла ко рту ароматный соленый огурчик, коим полисмен с удовольствием захрустел. После чего накинулся на разложенные на столе яства.
В сей момент для Николки произошло нечто неожиданное: мужичок с гармошкой обернул свое лицо в сторону кутузки и отчетливо подмигнул. Вот тут Николка узнал и невольно ахнул. Перед ним был Кирилл собственной персоной, только какой-то помятый и постаревший лет на двадцать. У юноши хватило ума подавить уже готовый вырваться возглас, но унять прыгающее от волнения сердце ему оказалось не под силу: оно гулко застучало у него в груди. Только и оставалось внимательно смотреть и ждать развития событий, которые ему были пока совсем не понятны.
Меж тем события продолжали развиваться своим чередом.
— А второй-то, батюшка, второй! — суетилась вокруг дежурного девица, перейдя на фамильярный тон.
— У нас говорят: между первой и второй — промежуток небольшой. — поддержал свою подругу Кирилл в образе пьяного мужичка.
— Подведете вы меня под монастырь, ребятки. — попробовал отказаться повеселевший полисмен.
Да где ж отказаться-то, когда вот он стоит, манит наполненный стакан. Рука сама тянется к нему:
— Ну да ладно, бог не выдаст, свинья не съест.
И содержимое следующего стакана полетело вслед за первым. Вторая порция хмельного змия пошла легче и веселее, и полисмен расслабился: отстегнул шашку и расстегнул ворот гимнастерки. После быстрой, второпях, еды внезапно наступила сытость для желудка, но душа-то, душа еще не насытилась, она требовала продолжения банкета.
— Именинница! А ну-ка спляши для меня, нешто вас в вашей блядской профессии этому не учат. Гулять, так гулять!
— Отчего не сплясать-то, можно и сплясать. А милок пусть подыграет на гармошке. — ответствовала деваха.
— А што? Нам все непошто! Могем и сбацать что-нибудь этакое ваша …родь. Токмо давай еще по рюмашке для настроеньица.
— Давай! Только уж и вы не отставайте от старика.
А девка, поименованная Кириллом Анфиской, уже доставала из необъятной корзинки еще пару стаканов, которые по неведомой причине гости величали рюмками. Налили, чокнулись, все чин по чину. Да только обратил внимание Николка, что если дежурный содержимое своего стакана вылакал до дна, разве что не облизал, то посетители, даром что пьяненькие, но питие из стаканов незаметно выплеснули прямо на пол.
В предвкушении представления изрядно хмельной полицейский сел на стул и… зевнул так, что едва не вывернул челюсть. Замаскированный Кирилл развернул меха и стал наяривать залихватскую удалую плясовую. Девка плясала какую-то чудовищную смесь цыганочки и камаринской, плясала, шатаясь и качаясь, как пляшет в трактирах в усмерть набравшаяся пьянь. Плясала, пока, наконец, отчаянно зевавший полисмен не склонил голову и пустил длинную струю слюны прямо на стол.
— Все! Готов! — заявил гармонист и прекратил играть.
Анфиска остановилась, подошла к Кириллу и уткнула свою голову в молодецкое плечо кавалера.
— Все, все, кончено, успокойся. — говорил он, гладя по волосам доверчиво склоненную головку.
— Я уж думала, что он никогда не уснет.
— Да-а, здоровый битюг попался.
— Кирюха? Ты! — уже не сдерживаясь, закричал Николка.
Но Кирилл приложил палец ко рту:
— Тише, паря, тише. Еще только полдела сделано.
Николка молча и зачарованно наблюдал за дальнейшими действиями странной пары. Кирилл подошел полисмену, проверил надежность его сна, ущипнув за нос, и стал рыться в его карманах в поисках ключей. Ощутив свободу, полицейская голова стала плавно клониться к поверхности стола, пока не встретилась с миской салата, куда и разместила свою физиономию. С девицей вообще произошло прямо таки удивительнейшее превращение. С лица куда-то исчезло глуповато-пьяное выражение, и оно стало деловым и сосредоточенным. А действия девушки стали четкими и осмысленными. Она подошла к столу и достала из своей чудо-корзины две полные бутылки самогона. Содержимое одной было тщательно разлито по всему столу. Половиной пойла другой она старательно окропила брюки спящего и поставила на стол початую бутыль. Бутылку, из которой они наливали и пили, была, напротив, изъята со стола и содержимое ее вылито на пол, после чего она была разбита о край стола. Кирилл же достав ключи, подбежал к решетке кутузки и, после нескольких попыток найдя подходящий, открыл. Николе показалось, что при этом возник ветер, ветер свободы, который ударил его в лицо. На самом деле в помещении стояла тяжелая перегарная атмосфера, просто юноша уже поневоле стал испытывать чувства и ощущения свойственные арестанту.
— Все, малец, свобода! — несколько хвастливо заявил спаситель и крикнул в сторону, где мирно похрапывал в салате дежурный по полицейской части, и колдовала над столом Анфиска. — Давай быстрее! Хватит возиться! Время дорого, не ровен час зайдет кто нибудь. И так уже затянули.
— Спасибо Килилл, вовек не забуду! — прерывающимся голосом сказал мальчик.
— Потом скажешь, когда до схрона доберемся. — ответил Кирилл и продолжил командовать:
— Выходим по одному. Глаша идет первой. За ней в нескольких саженях позади Коля. Я замыкаю и прикрываю вас сзади. В случае опасности — бегите, я их задержу. Главное, Коля, держись за Глашей, она тебя приведет в место, где можно укрыться.
Юноша был взволнован и не обратил внимание, что как только они перестали разыгрывать спектакль, Кирилл свою напарницу вдруг стал называть Глашей, а не Анфисой. Однако, когда они пошли в боевом порядке, предписанным Кириллом, Николка, идя вслед за девушкой, не мог отделаться от мысли, что ее походка знакома. Вообще — повадки, постановка головы, жесты — все в идущей впереди девице было родным и близким. Его уже не смущал ни ее наряд, ни вид, ни испитая физиономия, по внешности Кирилла он понял, что это маскарад и грим, причем грим очень умелый, если не сказать профессиональный.
Итак, в сумерках теплого майского вечера по улицам губернского города С. двигалась странная процессия. Впереди уверенно вышагивала девка определенного вида занятий. За ней крадучись, словно тать иль маньяк тянулся молодой человек. Со стороны могла показаться, что высмотрев очередную жертву, ее преследует российский эпигон Джека-потрошителя. Последним, озираясь по сторонам, точно стоявший на шухере сообщник, шел мужик с мордой завзятого алкоголика.
Довольная собой и жизнью Глаша не шла — летела как на крыльях. В душе у ней чувствовалось необычайное удовлетворение. И дело даже не в удачно проведенной операции. Здорово, что удалось вырвать Николку из лап этих вурдалаков в погонах, но не это главное. Главное, что едва ли не в первый раз за последние два года она совершила ПОСТУПОК, который не шел в разрез с ее совестью и нравственными убеждениями. Она была в ладах с самой собой, со своей совестью. И это чувство нравственного умиротворения нравилось, очень нравилось ей. Неважно, что будет потом, она старалась об этом не думать. Пусть даже они будут раскрыты, за свой поступок она готова была понести наказание. Важно, что она для себя этим поступком искупила все грехи.
Кирилл, замыкавший шествие, отчетливее своих спутников осознавал, что далеко не все кончено. Парня надо будет разместить и укрывать. Но он всецело полагался на комбинаторский талант Колоссовского. Пожалуй, он даже восхищался инженером — всего за полдня придумать, найти исполнителей и осуществить операцию по организации побега из под стражи арестанта — для этого требовался недюжинный ум, помноженный на характер. А еще он был рад, что Глаша с ним, что они вместе участвовали в организации побега, что прилюдно назвав ее невестой, он прекратил двусмысленность в их отношениях.