В одной из стен комнаты была отгороженная ширмой ниша, в которую девушка завела Николку. В нише располагался нехитрый туалетный арсенал: рукомойник с зеркалом, ванна и стульчак. Пока беглец предпринимал попытки привести себя в порядок, Колоссовский расспрашивал исполнителей своего замысла. Добившись обстоятельного отчета, он удовлетворенно кивнул: ребята сделали все как надо. В полицейской части следы запутаны так, что вряд ли смогут восстановить картину событий: дежурный проснется, дай бог, только утром, да и вспомнит не сразу, а вспомнит — укажет те приметы, по которым сроду никто ничего не найдет. А до утра все будет выглядеть таким образом, что дежурный сел поужинать, решил выпить для аппетита, но не рассчитал силы. Теперь осталось смыть мерзкие личины, и инженер послал Кирилла за водой. Когда отмывшийся от крови Коля покинул туалет, настал черед Кирилла. Последней, предварительно обработав раны Николки, за ширму зашла смывать ненавистный грим Глаша. Посвежевшие все трое, наконец, расслабились и, посмотрев на свои подлинные лица, звонко рассмеялись: так разителен был контраст.
После нескольких часов невероятного нервного перенапряжения на ребят напала эйфория. Стало казаться, что все беды позади, а все проблемы по плечу. Смех и хмельное бесшабашное веселье стали естественной реакцией, а тут еще инженер на правах хозяина достал из-под кровати припасенные фужеры и бутылку шампанского.
— За нашего русского Монте-Кристо[26]! — разлив волшебно шипящий напиток, провозгласил инженер.
— Тогда уж лучше за нашего Кропоткина[27]! — не согласилась Глаша.
— За беглеца! — как-то не сговариваясь, воскликнули все трое: организатор и исполнители.
— За друзей! — ответствовал беглец, чокнулся со всеми и осушил бокал.
Стало еще веселее.
— Я ведь тебя узнал, только когда ты подмигнул мне. — рассказывал Николка. — а до этого все смотрелось с таким омерзением.
— Значит, не опознает меня полисмен? — рассмеялся Кирилл.
— Да что ты!
— Я сама себе омерзительна была. — улыбнулась Глаша. — Как будто чужое лицо надела!
— А я ведь тебя так и не узнал! Только по походке догадался.
Колоссовский был тертым калачом и не раз попадал в различные переделки за свою авантюрную жизнь, поэтому он скоро понял, что пора ребят опускать с неба на грешную землю. Его опыт подсказывал, что расслабленность после дела может привести к роковым последствиям.
— Ладно, будет лясы точить! — вмешался Казимир. — Потом наговоритесь. Еще, в общем-то, ничего не кончилось. Глафира и Николай остаются здесь. Николя, учти: от твоего поведения здесь, от твоей осторожности зависит и успех побега и безопасность всех, кто помог в этом деле. А нам с Кириллом уходить пора. Выходим по одному. Сначала я, а то мне еще к Заломовым зайти надо, Алексей с Катериной наверняка не спят — вестей дожидаются. Ты, Кирилл, выйдешь немного погодя и сразу домой, нигде не показывайся. Помните, ребята, что у вас взаимное алиби: Кирилл провел всю ночь у тебя, ты, Глаша, подтвердишь.
— А каков теперь план? — поинтересовался Николка в спину уходящему Колоссовскому, — Мне-то что делать?
— Каков план? — удивленно переспросил инженер.
Парень оказался прав: дальнейшего плана как раз-то и не было.
— Посидишь здесь пока, в укрытии. Надо время, чтобы все успокоилось, и тогда, только тогда, и не раньше, мы сможем предъявить свои аргументы. Тогда есть шанс, что они будут хотя бы их рассматривать!
Было уже глубоко за полночь, когда Николка с Глашей остались одни. Мадам Зи-зи из двух русских пословиц «Никогда не откладывай на завтра, то, что можешь сделать сегодня» и «Утро вечера мудренее» предпочла выбрать последнюю и так и не зашла, как обещала. Пожалуй, оно было и к лучшему: друзьям следовало поговорить. Впервые они посмотрели друг другу в глаза. Николка с немым вопросом, Глаша — с вызовом.
— Так значит, ты и есть та самая знаменитая Гимназистка?
— Осуждаешь?
— Еще вчера бы осудил, а сегодня — словно мир перевернулся. Да и кто я такой, чтобы осуждать? Беглец! Изгой!
— Есть причины, которые не оставляют иного выхода.
— Вот это теперь я хорошо понимаю, рассказывай!
Рассказ Глаши затянулся до первых петухов, а когда закончился, то девушка испытала невероятное облегчение, словно гора с плеч свалилась. Видимо ей давно требовалось высказаться, излить душу, да собеседника не находилось.
— А что у тебя с Кириллом? Вы смотритесь как пара, понимаете друг друга с полуслова. — спросил Николка в конце.
— Он для меня лучик света в темном царстве. Моя надежда на лучшую жизнь.
— Вот уж не думал, что он способен на такое! Я раньше не замечал, а сейчас припоминаю, что в последнее время он действительно изменился, да и Алешка в последнее время его хвалит, говорит, что стал более ответственным. Я перед вами в неоплатном долгу — вы мне жизнь спасли. Я уже стал было подумывать, что на каторгу не пойду, лучше голову разбить об решетку. И еще, запомни, я найду этого Козлобородого, и тогда ему мало не покажется! Отомщу за тебя!
— Ладно, наговоримся еще. Ты, наверное, устал, а я мучаю тебя разговорами. Пора спать, а то скоро вставать. Ложись, отдохни на постели, а я прикорну здесь, на кресле.
Но как не уговаривала Глаша Николку, тот наотрез отказался идти на кровать, а устроился на старом, потрепанном кресле с видавшей виды засаленной обивкой. Девушке ничего другого не оставалось, и она не раздеваясь, легла почивать на кровать.
И началась для Николки жизнь в борделе. На следующий день Мадам Зи-зи официально представила перед чайками Гимназистку своей помощницей и перевела ее в другой нумер, более соответствующий ее новому статусу. Надо сказать, что из целого ряда нумеров второго этажа дома терпимости, два особо выделялись из общего ряда. В двухкомнатных апартаментах со спальней, будуаром и туалетной комнатой проживала сама хозяйка, другой нумер — несколько поскромнее — однокомнатный, но с отдельной туалетной комнатной и большим платяным шкапом в спальне был предназначен ее помощнице. А самое главное, что этот нумер находился в конце коридора и примыкал к лестнице, ведущей к черному входу, и покинуть его можно было, минуя гостиную первого этажа.
Вставал Николка все так же ни свет, ни заря, но шел не в кузню, а в большую гостинную, занимавшую, почитай, весь первый этаж, где тщательно убирал все то, что насвинячили ночные гости: разлитые шампанское и лимонад, окурки и плевки, подсохшую за ночь блевотину, словом все побочные атрибуты веселой и разгульной жизни. Днем, когда чайки были заняты рукоделием, замаскированный под мастерскую бордель все-таки принимал кое-какие заказы, юноша занимался на заднем дворе: носил воду, колол дрова, ухаживал за лошадьми (в борделе был свой экипаж для выезда). А ближе к вечеру, когда начинали сходиться гости, он окончательно удалялся в укрытие, следуя указаниям хозяйки, которя строго-настрого запретила покидать схрон в то время, когда хоть один чужой находился в доме. В эти часы он был предоставлен сам себе и склоняясь над огарком свечи жадно читал городскую и губернскую прессу, а также старался по мере сил готовиться к экзаменам, не теряя надежды, что все разъясниться. Пару раз в бордель с обыском наведывалась полиция, который Николка пересидел в укрытии. В первый раз приводили с собой проштрафившегося полицейского, которому показали всех обитательниц дома, но он, по словам Глаши, никого не опознал.
Газеты поначалу жгли глаголом Николку. Начитавшись городской и губернской прессы, он начинал ощущать себя врагом рода человеческого и мировым извергом. От безысходности парень снова едва не впал в депрессию. На сей раз выручили и Глаша, и Колоссовский.
— Ты не знаешь, что может выдержать человек! — твердила Глаша. — Я вон, жить не хотела, под поезд едва не бросилась. Все перемелется.
— Напрасно ты так переживаешь из-за этих желтых листков. — вторил инженер. — Для журналиста главное что? Главное сенсация! Новость уйдет — и через некоторое время все забудут о твоем существовании. Тем более, что авторитет власти пал так низко, что тебя еще героем сделают.
27
Кропоткин Петр Алексеевич — (1842–1921), русский революционер-анархист и ученый-географ, в 1876 году совершивший побег из Петропавловской крепости.