Эолин отошла от Адианы и прижала ладонь ко лбу. Кудри ниспадали на ее лицо огненным облаком. Ее плечи вздымались под грузом невысказанных мыслей.
После долгих размышлений она выпрямилась. Ее глаза были влажными, губы были сжаты в твердую линию. Она встала и взяла чашку со стола, затем подняла и стала разглядывать ее глубину.
— Оставь меня, Адиана, — сказала она. — Я должна сделать это одна.
Адиана колебалась, но решила больше не форсировать этот вопрос. Она обняла подругу и ушла, тихо закрыв за собой дверь.
Снаружи солнце разливалось розовым светом по по-летнему зеленым холмам. Но тень скрывала горизонт, а ветер нес навязчивый холод. Адиана вдохнула свежий воздух, но внезапно почувствовала резкий неприятный запах крови и пепла.
Она вздрогнула и плотнее закуталась в шаль.
«Рената сейчас будет на кухне».
Мысль о подруге, занятой приготовлением завтрака, улучшила Адиане настроение.
«Я помогу ей. Возможно, нам стоит выпить немного вина за завтраком».
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Завоевание
Мехнес презирал церемонии. На протяжении всей своей жизни он изобретал всевозможные стратегии, чтобы избежать этого, за исключением короткого периода, когда он достиг совершеннолетия, и некоторые обряды удовольствия привлекли его внимание. Даже это становилось утомительным, бодрящий запах крови, благовоний и секса оказался недостаточной компенсацией за утомительные часы, проведенные в молитвах и песнях.
Какой смысл воспевать и приносить жертвы богам, когда Мехнес мог приказать заколоть ягненка и наслаждаться мясом на своем столе? И к чему вся эта суета вокруг взятия женщины, если Мехнес одним словом мог получить слугу или рабыню — и нескольких, когда ему захочется, — в его покоях?
Нет, принцу Сырнте не нужны были церемонии. Не тогда, когда нужно было сражаться и завоевывать города. Не тогда, когда так много желаний требовали удовлетворения, а ему была дарована лишь одна короткая жизнь, чтобы потворствовать им.
Поэтому, когда Джотури-Нур отдал свое изможденное тело миру мертвых, Мехнес думал просто сжечь старика за городскими воротами вместе с его безмозглым сыном Абартамором. Тем не менее, принц Сырнте хорошо знал свою семью и понимал, что он уникален своей нетерпимостью к церемониальным излишествам. Поэтому он прикусил язык и стиснул зубы, скрывая нетерпение за маской уважения.
Похоронная процессия длилась два бесконечных дня на выжженной солнцем дороге в Урк'Намахан, безмолвный город королевских мавзолеев на юго-восточном склоне Параменских гор. Во главе возвышался саркофаг отца Мехнеса, Джотури-Нура, инкрустированный драгоценными камнями, на плечах дюжины рабов, чьи мускулистые торсы блестели в сияющем зное. Другие несли трех мертвых жен Джотури, первую в саркофаге, инкрустированном золотом, вторую в серебре, третью в бронзе.
Мехнес мог собрать тысячу всадников в доспехах и выплатить им годовое жалованье, используя драгоценные камни и металлы, которые они собирались отправить в сырую дыру в земле.
Что касается девственницы Наптари, то она была величайшей трагедией из всех в ее ларце из черепахового дерева и лазурита. Привлекательная девушка с подающей надежды фигурой, убитая прежде, чем она смогла обнаружить силу своей привлекательности. Если бы последняя девственница Джотури-Нура не находилась под такой усиленной охраной, а последствия нарушения запрета не были бы столь ужасны, Мехнес взял бы на себя смелость раскрыть ее женственность перед ее безвременной смертью. Красивую женщину не следовало тратить на червей.
Мехнес взглянул на свою племянницу Ришону, которая сидела в сверкающей хауда на спине бронированного слона. Он и его братья сопровождали Сан’иломан верхом. Их семьи и домочадцы тянулись длинной извивающейся колонной к Эк’Наламу.
Новая королева была одета в пышные одежды красного и золотого цветов. Маска скрывала ее прекрасное лицо. На ее коленях лежал меч ее деда в украшенных ножнах. Мехнес чувствовал поток вновь обретенной силы Ришоны, словно река расплавленной породы, стекающая со спины слона, неукротимая и всепоглощающая. Он задавался вопросом, восприняли ли это его братья, возбудило ли это их так же, как и его.