Игнасио удовлетворенно кивнул, поглаживая примостившегося на коленях настырного кота.
— Так ты мне сказал, что у той индианки из тиуменов не было мозгов? Что ж, я согласен с тобой, Луис: человечество охотней верит в то, во что поверить невозможно. Мозгов, может, ей и не хватало, зато у нее были острые, как у всех краснокожих, глаза, да и язык имелся…
— Почему «имелся»? — все чувства испанца свернулись в тугую пружину.
— Потому что у несчастной была целая жизнь, покуда она не встретилась с НИМ вторично…
Драгун нервно почесал шею, искусанную москитами.
Монах продолжал молчать, механически поглаживая притихшего Пепе; морщины вокруг глаз и губ настоятеля стали глубже, а в серых, как мглистое утро, глазах оставалась роса страха.
— М-м-да, — хрипло вымолвил он, чувствуя, как жжет его висок взгляд сына Эль Санто. — Цена спокойствия нашего края одна — смерть.
— Что ж, где тонко, там и рвется! Мой эскадрон пересек всю Мексику, падре, с запада на восток и обратно. И вот что я вам скажу: идет война. Сегодня все люди в большой беде и не знают покоя! А с этой тварью, — Луис брезгливо поморщился от настоявшегося в обители плебейского запаха чеснока, — мне всё ясно! Бьюсь об заклад, это выверты какого-то инсургента, тронувшегося умом. Ну да ладно, у меня есть на этот счет свои соображения, падре. Клянусь камаурой Папы, я доберусь до него… и тогда… — жесткая улыбка раскроила лицо капитана. — Я сдеру кожу не только с его лица!
— Не зарекайся, — с плохо скрытым раздражением в голосе оборвал его Игнасио: — ЕГО не берут пули. Солдаты сержанта Аракаи стреляли в него…
— Солдаты Аракаи! — лицо Луиса скривила гримаса презрения. — Да эти евнухи порох на полку не знают, как насыпать. Всё это дичь! Они просто послали пули в молоко…
— Не знаю, не знаю… Олени не уходят от их свинца.
— Так что же, падре, — де Аргуэлло терял последние крохи терпения, — по-вашему, он взаправду злой дух?
— Двадцать человек только в Санта-Инез уже приняли дикую смерть. Последним был кузнец Хуан де ла Торрес, помнишь, наверно? Он подковал еще твою лошадь в прошлом году.
— Духи, жрецы, пернатые змеи! Вы же белый человек, патер. Католик! — негодующе фыркнул драгун.
— Да, но я еще и португалец, Луис. И всё, что касается потустороннего мира, у моего народа не вызывает кривых усмешек. Ожидание смерти для нас — хуже ее самой.
— С меня довольно, падре! Увольте! Уберите свои догадки к остальным сокровищам, кои хранит ваш сундук. Пора поговорить о деле… — Луис поднялся, оживил пламенем свечи затухшую сигару, отошел к двери. — Меня интересует карета, знатный сеньор и девушка-мексиканка, которые были в ней. Его зовут Диего де Уэльва, ее — Тереза.
— Карета? — Игнасио поднял в удивлении брови. — Нет, сын мой… Такое, ты знаешь, в наших глухих местах было бы событием, о котором трещат потом целый месяц…
— Вы уверены, падре? — в глазах капитана замерцал зловещий огонь.
— Как Бог свят.
Монах уже думал о чем-то своем, уставший и постаревший за время беседы, как показалось собеседнику, лет этак на пять.
Луис де Аргуэлло кусал губы. Он не хотел верить, но не мог, не мог отрицать, что и сам уже долгое время чувствовал всеми фибрами присутствие зла. В тайниках души он признавался себе, что боится уверовать в сказанное настоятелем Санта-Инез, так как сразу бы понял, как безнадежны и тщетны его усилия.
— Ты давно не был в Монтерее? — падре отпил из кувшина молока, чтоб смочить севший голос.
— Полгода, а что?
— Держись совета, который я дам тебе, сын мой, и ты только выиграешь. Я не возьмусь объяснять, отчего и зачем делаю сие… Твоя гордыня все равно не снизойдет до понимания сути… А посему просто выслушай.
Луис насторожился и замер, впившись в седого монаха, взор которого стал тяжелым и темным, будто свинец.
— Завтра же после крестного хода поезжай к отцу в Монтерей, отдохни, и пусть молитва не сходит с ваших уст…
Игнасио стал доставать одеяло из сундука, а капитан стоял у порога с бледным лицом, словно вкопанный в землю столб.
— Падре, — тихо сказал он, — благословите меня и окропите саблю святой водой.
Священник задумчиво кивнул, вглядываясь в карие очи Луиса. Там тлели обида и горечь, посыпанные горячим пеплом страха.
— Верно, сынок, где же еще прикажешь искать источник силы, как не в вере Божьей… Suum cuique30.
Святая вода хрустальной росой заискрилась на голубой стали, губы драгуна коснулись прохладной бронзы креста.