— Диего-о-о-о! — крик Терезы вновь вырвался одинокой птицей из клетки: — Диего-о-о-о!
«О!.. о!.. о!.. о!.. о!..» — пугающе ухали горы, стонали и замолкали в потревоженной эхом вечности.
Она соскочила на траву, медленно обошла четверку лошадей, надеясь на отклик, на то, что углядит хоть какие-нибудь следы, но их не было и в помине. Буря с песком сделали свое дело: от скачки и напряжения легкие ее горели огнем, в голове у затылка заныла, запульсировала боль, но это даже где-то радовало девушку, так как боль помогала не опустить вконец руки и не потерять сознание от страха. В какой-то момент паника оглушила Терезу, сдавила хомутом шею, дав почувствовать, что у нее не хватит сил войти в каменный зев ущелья. Сердце стучало где-то у горла. Рубаха липла от пота, голова чесалась: песок позабился в волосы и плотной коркой осел у корней; но она заставила себя шаг за шагом идти вперед, не обращая внимания на сии неудобства, понимая: обратной дороги нет!
День медленно угасал: небо из светлой бирюзы превращалось в тусклый янтарь; и мексиканка торопилась, зная, что ночь вырвет из ее рук последний шанс.
Она прошла уже футов сто пятьдесят мимо мрачных, обглоданных ветром камней, мимо огромных, торчащих из песка ребер какого-то неведомого зверя, на которые ей было даже жутко смотреть, когда ее слух ранил слабый стон. Сердце заколотилось сильнее, но тут же она подумала с жаром отрезвления: «Не торопись!»
Черное крыло тени каньона нависло над Терезой, когда она увидела его.
Распростертое тело лежало рядом с холмом из придорожных камней, который своими очертаниями напоминал склеп. Чуть поодаль она успела разглядеть стреноженных лошадей, остальное… застлал туман слез. Они жгли глаза, катились по щекам обессилевшей девушки.
Сбросив мешавшие ей сандалии, она, босая, кинулась к любимому.
— Ты жив?! — только и смогла вскрикнуть Тереза, чувствуя, как темнеет в глазах, как подкашиваются ноги… Она рыдала, прижавшись к его окровавленной груди, в бессознательной лихорадке гладя пальцами дорогое лицо, будто не веря; точно слепая, коя спешно жаждет убедиться в спасении возлюбленного… — Как ты?
Он не сказал ни слова, лишь дрогнули пересохшие губы. Рана оказалась куда опасней, чем ему представлялось.
Тереза бросилась к империалу, вытащила из-под откидной сидушки обшитую кожей круглую флягу на широком ремне; спотыкаясь, вернулась назад и, бережно приподняв голову майора, стала его поить.
Дон пил жадно, судорожно дергая кадыком, захлебываясь. Затем, откинув голову, проронил:
— Ничего. Пока поживу. Счастлив, что дождался тебя и вижу… — затем отдышался и, скосив глаза на бугор, горько выдавил: — Мигеля убили… Он здесь… Я похоронил его.
Она вздрогнула, покосившись на холм, сердце сжалось. Ей вспомнилось открытое лицо влюбленного юноши, вспомнилось хмурое утро, букет полевых цветов, робко положенных на ее колени, подаренный талисман…
Боль и отчаяние не вмещались в Терезу. Осторожно она опустила голову раненого, стараясь оградить его от страданий, но Диего всё равно скривился, сцепив зубы; и она, утирая слезы, проклинала себя за неловкость. В ответ он сжал ее локоть слабой рукой и, прерывисто дыша, молвил:
— Будет, Терези, на войне как на войне. Мы всё равно победим этих дьяволов… Мигель погиб настоящим солдатом, как должно мужчине. — Он через силу улыбнулся и серьезно сказал: — Любимая, наверное, я скоро…
— Нет! — она едва не закричала на него. — Перестань нести чепуху! Ты что, всегда так шутишь? Вы слишком славно выглядите для умирающего, сеньор.
Она пыталась шутить, пыталась хоть как-то взбодрить его, но понимала, что получалось фальшиво. Понимал это и Диего, но был благодарен и топорщил усы в натянутой улыбке.
— И всё же, Тереза, если что… — он оборвал ее,—королевский пакет, он здесь, на груди, — сожжешь… В моем сундуке, ты знаешь, — деньги… там хватит вашей семье, чтобы купить большой дом в Мехико и боле не думать о нищете…
— А ты? — черная прядь прыгала в дергающихся плачущих губах.
— Если станет совсем… застрелишь. Обратный путь не легче, а от живого трупа — одна обуза.
— Замолчи, или я… — девушка сжала кулаки, в глазах блестели теперь слезы гнева.
— Ну, вот видишь, — майор как мог подмигнул ей и пришпорил улыбку, — у тебя довольно характера, чтоб нажать на курок и облегчить мою участь. Да, похоже, затеяв эту игру, я… проиграл… Черт! Где мой пистолет? — он шеркнул рукой по земле. — Почему я никогда не могу найти то, что мне надо?
— Потому, что за вами некому ухаживать, мой господин, — она подала ему лежащий в стороне трехствольник и положила руку на давно просившую бритвы щеку.—Ты не умрешь. — Это был приказ.