Касим не желал рисковать. Если варвары послушаются своих командиров и, одолев страх, вновь повернут к Дарсану, две ильмерские сотни тут же будут сметены.
Княжна, выслушав его пояснения, согласно кивнула — да, лучше не искушать судьбу. И попросила сигнальщика протрубить еще раз, на особый манер: двойным медвежьим рыком.
— Это условный знак для берендов, чтобы выходили из боя, — сказала она воеводе. — Грым Отважный очень предусмотрительный вождь. С ним и с Абдархором мы все обговорили заранее…
— Одного не понимаю, — почесал затылок воевода. — Как ты, княжна, умудрилась приручить лесных дикарей да еще свести их с людьми Абдархора?
— Беренды — лесные жители, но отнюдь не дикари, — возразила Любава. — Я давно их знаю, и они весьма почитают меня. С Абдархором же мы встретились случайно, в лесочке между северными и западными холмами, когда Климога уже двинул орду на Дарсанскую равнину. Сперва мы чуть не порубили друг друга… К счастью, Абдархор признал на мне синегорские латы, а затем увидел мое сходство с братом. Так что все обошлось как нельзя лучше, и мы быстро договорились о дальнейших действиях.
— А я другого не понимаю! — раздраженно вмешался посланник Ермий. — Почему все-таки трехтысячная орда улепетывает со всех ног от двух сотен ильмерских дружинников, сотни берендов и единственного синегорца?! Вы только посмотрите, что делается!..
Напоминание было излишним. Касим и Любава и без того не сводили глаз с Дарсанской равнины, где завершалась небывалая сеча. В общем-то, сражение уже прекратилось: увидев сигнальное полотнище на башне, оба сотника остановили свои отряды, позволяя варварам без помех спасаться бегством.
Между ордой и дружинниками быстро образовалась широкая — едва ли не с версту — полоса ничейной земли. Ближе к ильмерцам она была усеяна телами убитых и раненых, а чуть подалее — теми из варваров, что были в панике затоптаны своими же отступающими соратниками.
Посреди ничейной земли, устало опустив десницу со сверкающим в ней Богатырским мечом, гордо восседал на златогривом коне Синегорский князь Владигор.
— Как случилось, что орда повернула вспять? — не унимался Ермий. — Не зря Дометий говорил о черном колдовстве, которое князю Владию покровительствует, ох не зря!..
— Не зря, конечно, — усмехнулась Любава. — Только не черное колдовство свою силу здесь показывает, а Белая магия. Неужели тебе, посланник княжеский, так трудно понять ту истину, которую даже княжна Бажена давно приняла?
— О чем ты? — Ермий тряхнул головой, словно дурь прогоняя. — Ильмерская княжна тут каким боком?
— А вот завтра ее на пристани встречать будешь, тогда сам все бока проверишь. Если, конечно, смелости хватит…
Хохот стражников прервал дальнейшие расспросы Ермия. И все же Любава — не столько ему, сколько воеводе Касиму — объяснила:
— Савроматы не по своей воле к Дарсану выступили, их сюда заклинания Злыдня вели. Меч Владигора черную сеть порубил, с их мутных глаз колдовская пелена спала, вот прозревшее войско и бросилось восвояси…
— Как бы не так, — испуганно прошептал Ермий. — Не отпускает их Злыдень!
Над юго-западными холмами медленно всплывала жутковатая черно-лиловая туча. Из груди Любавы вырвался громкий стон. Однажды она уже видела подобное, поэтому сейчас хорошо знала, что кроется за этим грозовым мраком.
— Сам Триглав явился, — вымолвила княжна.
Туча, постепенно обретая очертания крылатого дракона, приближалась к Дарсанской равнине.
Орда, подчиняясь воле Триглава (даже защитники Дарсана ощутили вдруг ледяное дуновение его приказов), прекратила паническое бегство и замерла, готовая в любой момент вновь броситься на неприступную крепость.
Ильмерские дружинники торопливо отходили за крепостные стены. И только Владигор, похлопывая Лиходея по гордо выгнутой шее, отважно гарцевал посреди Дарсанской равнины. Он был готов к поединку с проклятым Злыднем, хотя заведомо знал, что не сможет его одолеть…
Черно-лиловая туча окончательно превратилась в кошмарное трехликое чудовище с длинным крысиным хвостом и огромными когтистыми лапами. Разглядев на равнине бесстрашного всадника, Злыдень-Триглав дико взревел и устремился к Владигору.
Синегорский князь, казалось, был обречен, ибо ни один смертный не способен противостоять Злыдню. Владигор лучше всех прочих осознавал это, тем не менее, обратив взор к небесам, бесстрашно вскинул вверх свой меч и громко выкрикнул родовую клятву:
— На смерть врагу, на радость другу!
Воздух над равниной застыл, будто обратившись прозрачной слюдой, и даже предзакатное солнце замерло в ожидании трагической развязки.
И в этот миг за спиной Владигора возникло голубое сияние — столь ослепительное, что все видевшие его вынуждены были зажмурить глаза. Когда же они вновь открыли их, то увидели рядом с князем четырех чародеев.
Владигор кинул мимолетный взгляд на неожиданную подмогу и вновь обратил свой взор к приближающемуся Триглаву.
Между Владигором и Злыднем возникла полупрозрачная голубая стена, которая тут же разлетелась вдребезги от неожиданного удара драконьей лапы. С той же легкостью Злыдень расправился со второй стеной, воздвигнутой чародеями, с третьей, с четвертой. И вот он уже навис над князем, занес над ним свою убийственную лапу…
Но пятая стена, которой не ожидал Злыдень-Триглав, отвела его смертельный удар. Скользнув по невидимой преграде, лапа дракона на три аршина вспорола землю у ног Лиходея, не причинив вреда ни коню, ни всаднику.
Появления пятой стены, похоже, не ожидали и чародеи. Только увидев на одном из западных холмов Алатыра, они поняли, кто воздвиг спасительную защиту. Алатыр вернулся в Общий Круг — и очень вовремя!
Дракон, раздраженный неудачей, взмыл вверх и, злобно оскалив все три свои пасти, вновь устремился на ненавистного всадника.
Почуяв наступление решающего мига битвы, Лиходей встал на дыбы. Владигор вскинул меч, готовясь всадить заветный клинок в драконью глотку. Чародеи выкрикнули заклинание и простерли перед собой руки. В тот же миг из их пальцев ударили десятки голубых молний, которые, отразившись от сверкающего на солнце меча Владигора, слились воедино и пронзили чешуйчатое брюхо Триглава!
Дракон замер — и, заскулив по-собачьи, вдруг завалился на бок, задерган всеми шестью лапами, заколотил вокруг себя крысиным хвостом, разнося в кровавые ошметки перепуганных варваров.
Впрочем, его жуткие судороги длились лишь несколько мгновений. От повторного удара ярко-голубой молнии из меча Владигора он, ловко вильнув своей чешуйчатой тушей, сумел уклониться. А в следующее мгновение, не дожидаясь новой чародейской атаки, Злыдень скользнул за горизонт — да так быстро, что в тяжелом воздухе словно струна лопнула, и этот звук растаял уже после того, как над южными холмами исчез лилово-дымчатый след драконьего хвоста.
Все было кончено.
Посрамленный Злыдень-Триглав бежал с поля боя даже поспешнее, чем до него это проделала варварская орда.
Громогласный то ли вздох, то ли стон пронесся над савроматским воинством. Обезумевшая орда всколыхнулась и ничем более не сдерживаемой черной лавиной покатилась за истоптанные конскими копытами приграничные холмы Ильмерского княжества.
Вновь вспыхнуло голубое сияние над Дарсанской равниной — пять чародеев, прощально вскинув руки, исчезли. Вместо них над испепеленной во время сражения травой взмыла в темнеющие небеса большекрылая птица.
— Филька, — устало проговорил князь Владигор. — Ты-то откуда взялся?
Он все еще не мог прийти в себя. Впрочем, и все другие свидетели битвы с Триглавом пребывали в полнейшей оторопи. Даже возгласов ликования не было слышно — ни с крепостных стен, ни с запада, где очумело застыли беренды, ни с ближних подступов к Дарсан-крепости, где, готовые ко всему, ощетинились мечами и копьями две сотни ильмерских дружинников.