Последним из сарая вышел охранник. Навесил на дверь замок, с чувством потянулся, приложился к фляжке и, напевая себе под нос, убрел прочь.
И почти сразу рядом с наказанными возник парнишка лет, пожалуй, пятнадцати. Опустился на корточки рядом, протянул диартальцу миску:
– Вот, бери. Мало, правда… Половина без пайки сегодня. Считарь, тля вонючая, совсем ошакалился.
Последнюю фразу мальчишка сказал на диартальском.
Альнари принял миску, хмыкнул. Ответил так же:
– Ошакалился – значит, каравана ждут. Ты как, успел глянуть?
– Глянул, – мальчишка понизил голос почти до шепота. – Раз плюнуть.
– Хорошо. Беги, Юлли.
– Альнари… – Парнишка замялся.
– Что?
– Спасибо. Кабы не ты, хана мне… Я ж видел, ты нарочно…
– Кабы не я, – снова хмыкнул диарталец, – дознание по полной форме и хана всем планам. За стеной не дураки сидят. Повезло, и на этом закончим. Беги.
Юлли кивнул – и растворился в сумеречных тенях.
Альнари поставил миску между собой и таргальцем, предложил:
– Бери, ешь.
Взял щепоть слипшихся в клейкую массу зерен, кинул в рот.
Барти посмотрел на скудную горку каши с отвращением. Есть хотелось, но брать в рот это…
Диарталец дожевал, сказал резко:
– У нас тут харчами не перебирают. Хочешь жить – жри что дают, кушаний из императорской кухни тебе здесь не предложат. Видали вы такого: люди от себя отрывали, а он брезгует.
– Да я не хочу, – соврал рыцарь.
– Хочешь. Тебе противно просто: не привык. Только поверь, завтра ты эту дрянь будешь вспоминать, как первую девушку свою не вспоминаешь.
Барти пожал плечами. Откровенно говоря, первую свою девушку он не вспоминал уже лет десять.
– Послушай, я тебе сказать должен…
– После. – Альнари отправил в рот еще щепоть каши и придвинул миску ближе к таргальцу.
– Сейчас. Знаешь, у меня была бурная молодость, – себастиец невесело усмехнулся. – В общем, диартальский я понимаю. Говорю неважно, но понимаю хорошо.
Несколько долгих мгновений Альнари смотрел на таргальца молча; потом кивнул:
– Понял.
И продолжил неторопливо есть.
Барти вздохнул, взял комок каши. Отправил в рот. Пришлось сделать усилие, чтобы не выплюнуть; но в животе заурчало радостно, и рыцарь проглотил склизкие зерна, почти не жуя. Так и лучше: вкуса не чувствовать.
Миска опустела до обидного быстро.
Ночью себастийца зазнобило.
В бараке, рассчитанном не меньше чем на полторы сотни работников, свободных мест было завались. Альнари пристроил новичка не у самой двери, но и не слишком далеко, чтоб долетал прохладный ночной ветерок. Однако ночь выдалась тихая; Барти то сжимался в комок, чуть ли не на уши натягивая изодранную рубаху, то метался в жару, и диарталец клал ему на лоб смоченную холодной водой тряпку и поил из пригоршни. Но утром безжалостно растолкал и поволок в общем потоке – в шахту.
Рыцарь переставлял ноги, как в тумане, не соображая, куда и зачем его ведут. А тихий голос над ухом все нудил:
– Иди, Барти. Ну давай же, шевелись. Стой. Стой, говорю, а не сиди! Держись за меня… Стой, терпи, скоро спустимся… Теперь иди. Вот так, хорошо… Осторожно, лестница. Держись. Спуститься сможешь? Давай, хорошо. Парни, кто там внизу, последите, чтоб не свалился. Цел? Вот же дал Господь… Барти, тьма тебя дери, ты можешь еще полста шагов пройти? Да, можешь? Ну так иди. Давай, это просто. Держись за меня и переставляй ноги. По очереди. Хорошо. Точно можешь… Теперь сюда. Сюда, я сказал! Всё, ложись. Спи.
Барти свернулся на жестком камне, чьи-то руки подоткнули ему под голову небрежно скомканную тряпку… и через несколько мгновений он уже спал.
Проснулся рыцарь внезапно, словно от толчка. В почти полной тьме изредка высверкивали колючие иглы света, какие разбрасывают умело ограненные самоцветы. Камень, на котором он лежал, едва заметно подрагивал от близких ударов. Кажется, он опять у гномов… вот только каким бы чудом ему попасть в Подземелье, если он в империи? В империи – и на каторге! Стоило ухватиться за единственную ниточку, и события последнего времени вспомнились ясно. Да уж, какие тут гномы! Похоже, тот диарталец, Альнари, не оставил его валяться в бараке без присмотра и притащил отлежаться в шахту, вот и весь секрет. Одно неясно: неужели здесь нет охраны? Если каждый волен лежать, а не работать… Хороша каторга!
Барти сел, провел дрожащей рукой по потному лбу. Тело помнило боль, слабость и жар, но сейчас рыцарь чувствовал себя не так уж плохо. Разве что голова немного кружилась, подвело от голода живот и очень хотелось пить. Слева плясали блики света, оттуда же доносились неровные удары. Рыцарь встал и, пошатываясь, придерживаясь рукой за стену, пошел на свет – теперь он сообразил, что это горят в забое лампы.
Идти оказалось недалеко: всего через дюжину шагов темный отнорок влился в пещеру, где работали его товарищи по несчастью. И таких пещер таргалец точно раньше не видал.
Светло-серые стены искрились в свете ламп, и отколотые каторжанами куски породы казались грудами огромных самоцветов, рассыпанных у них под ногами. Барти повернулся к стене, провел пальцем. Лизнул. Соль. Чистая, чистейшая соль, твердая как самый твердый камень, драгоценная соль, не требующая ни солеварен, ни иной очистки. Одна из основ богатства империи.
Альнари появился рядом словно невзначай, ухватил за локоть:
– Пошли, быстро. Стал тут…
Через несколько шагов уткнулись в кучу колотой соли. На ней лежала кирка, рядом скособочилась одноколесная тачка вроде тех, какими пользуются селяне во дворах да на огородах.
– Порядок такой, – торопливо говорил Альнари, – можно одному работать, можно в паре, да хоть вообще всем гуртом, никто тут не проверяет, лишь бы у считаря все сошлось. А у него, сам понимаешь, сойдется так, как начальству надо. Норму дал – получишь пайку. Или полпайки, если на деле дал, а считарю недописать велено. А не справился… – Альнари передернул плечами, не договорив. Подал таргальцу кирку. – Так что, если тебе получшело, становись со мной в пару, будем догонять.
Барти примерился к кирке, махнул. Острие скользнуло по неровной соляной стене, пропахав глубокую борозду. На пол стекла худая струйка соляного песка.
– Да не так, – зашипел диарталец. – Дай сюда, смотри.
Под его ударами, вроде и не особо сильными, соль послушно откалывалась от стены, сыпалась вниз блестящим ручьем крупной острогранной гальки.
– Угол видишь? – пояснил диарталец. – Ты ж не как саблей по врагу лупи, а…
– Дай, – потянулся рыцарь. – Вроде понял.
Теперь дело пошло лучше. Хотя до сноровки старого каторжанина, невесело усмехнулся Барти, ему не меньше, чем мальчишке-новобранцу – до отточенности движений ветерана. Альнари взялся за лопату: насыпал тачку, поглядывал на работу напарника. За скрипом и шорохом соли Барти едва расслышал вздох диартальца:
– Джоли-чароплету спасибо, пусть примет его Свет Господень. Он лежку ту зачаровал. Самого уж сколько нет, а наговор все держится… говорил, легко тут чары плести, как помогает что…
Тачка наполнилась, и диарталец побежал прочь. Барти ошарашенно провожал глазами нового друга: с тачкой Альнари управлялся настолько же виртуозно, как с киркой. Сам рыцарь и медленней бы вез, а все равно просыпал бы… Барти тряхнул головой и вернулся к работе. Бог весть, с какой радости диарталец взялся опекать новичка, но ясно, что в одиночку Барти норму не сделать. Он бы и не гнался, по чести говоря; но прятаться за чужой спиной себастиец не привык, и раз они с Альнари повязаны общей нормой…
Непривычное напряжение быстро скрутило мускулы болью.