– А жителей? – бархатным голосом уточнил Глава Капитула – не иначе, вспомнив о подобающем человеку Господнему милосердии.
– Благородный Маджид иль-Маджид без моих указаний знает, как должно поступать с мятежниками, – отрезал Омерхад. – Приказ отослать тотчас.
– Прошу сиятельного выслушать слугу своего, прежде чем подписывать подобный приказ! – к подножию трона заторопился Первый Когорты Незаметных. – Сиятельный не знает последних вестей.
– Говори, – тяжело уронил Омерхад.
– О сиятельный, мудрость твоя безгранична, и те из слуг твоих, кто не ленится черпать из сего источника, поистине сияют отраженным светом разума твоего. Благородный Ферхад иль-Джамидер из их числа, и воистину правильно он повел разговор с гнусным мятежником. Теперь презренный враг твой ждет ответа твоего в надежде на помилование, и тем самым дает нам время подготовить возмездие тщательно и неторопливо.
Что он несет, растерянно подумал Лев Ич-Тойвина, для кого он время просит?! Для мятежников, которых если не миловать, так уж давить, пока сил не набрались?! И сейчас ведь, пожалуй, поздновато: Верлу укрепили так, что одним штурмом точно не возьмешь – а промедлить, так и осада не поможет, успеют подготовиться!
– Да помилует меня владыка, но упомянутый им Маджид иль-Маджид не возьмет Верлу, – эхом к его мыслям продолжил глава императорской разведки. – Благородный иль-Джамидер видел ее укрепления, а один из моих людей проник под видом торговца за стены города.
– Рассказывай, – поторопил император.
– Презренный мятежник не врал, похваляясь посланцу сиятельного своим союзом с подземельной нелюдью. На стенах Верлы стоят демонские металки, и снаряды к ним несут ту самую нечестивую магию, которой были сожжены казармы… Кстати, осмелюсь напомнить сиятельному, что блистательный воин Маджид иль-Маджид не сумел защитить даже упомянутые казармы! Сей достойный полководец покинул Верлу за три дня до захвата ее мятежниками, и хотя не мое дело судить, случайно или намеренно он оставил город без своего надзора, я бы задумался, можно ли доверять его столь победоносному руководству еще одно войско!
Омерхад задумчиво пожевал толстыми губами и благосклонно кивнул, разрешая продолжить.
– Есть, о сиятельный, и еще одна причина, по которой нельзя сейчас рисковать твоим войском в Диартале. На мятежную провинцию оглядываются те недостойные, кому твое мудрое правление мешает безоглядно набивать мошну. Мои люди из Венталы докладывают, что вокруг наибогатейших ее негоциантов подобно навозным мухам вьются некие диартальцы – не иначе, посланники презренного мятежника. Очевидно, презренному нужны деньги – но очевидно и то, что купцы, как бы ни мечтали они о послаблениях, не рискнут пятнать себя сношениями с мятежником, пока не уверены в безнаказанности. И любая ошибка глупого полководца будет объявлена твоей ошибкой, о сиятельный, и навредит неизмеримо больше, подстегнув мятеж в недостаточно преданных тебе провинциях верой в слабость твоей армии.
– Что же предлагает мой верный Незаметный?
– Сиятельный слишком добр к своему слуге, – поклонился разведчик. – Мое дело – раздобыть правдивые вести, решать же – не по моему скудному разуму.
– Хорошо, – важно кивнул Омерхад. – Я благодарю тебя за вести, теперь же послушаем, что думает обо всем этом мой мудрый Гирандж иль-Маруни.
Первый министр подошел мягким кошачьим шагом, поклонился, погладил бородку. Ферхади отступил на полшага в сторону: он хотел наблюдать речь тестя, а не только слушать. В разговорах с благородным иль-Маруни нахмуренные брови или мимолетная улыбка иной раз куда важнее витиеватых слов.
– О сиятельный, – почтительно начал министр, – мудрость твоя воистину не ведает границ, и лучшие из слуг твоих счастливы пить из благословенного ее источника. Я выслушал со всем вниманием звучавшие здесь речи и нахожу их речами вернейших и достойнейших слуг твоих, ведь в них лишь забота о благе державы твоей! И вот что скажу я, о сиятельный!..
Министр выпрямился и заговорил значительно, всем видом своим воплощая государственного мужа, каждое слово которого – на вес золота:
– По моему разумению, Маджид иль-Маджид воистину недостоин вести в бой твои могучие войска, ибо мощь их будет бессильна при столь ничтожном командире. Учитывая же, что презренные диартальские крысы заручились поддержкой сильной чарами подземельной нелюди, сломить их и достойно покарать смогут лишь те, кто не боится демонских чар. И вот тут обращу я внимание всех на мудрость сиятельного, пославшего лучших из лучших на север, в нечестивую Таргалу! Меч императора в Таргале в равной степени храбр и умен, а войско его не знает поражений. Война потребует времени, но завершится победой, и тогда к сиятельному вернется полководец, уже побеждавший подземельную магию, с солдатами, коим неведом страх перед демонскими чарами. Вот кто сможет усмирить презренных, если сиятельный в безмерной доброте своей не дарует им великую милость покаяться и служить ему. До той же поры, по моему разумению, следует отвести войско от стен Верлы, дабы не искушать подлых мятежников к изысканию способов покончить с ним демонскими чарами. Дабы же не разросся мятеж, пусть солдаты твои перекроют границы Диарталы, оставив мятежникам рыть крысиные норы в своем доме.
Омерхад пожевал губами, кивнул:
– Разумно говоришь, о мой мудрый иль-Маруни. Продолжай.
– О сиятельный, – министр слегка поклонился, – слуга твой не в силах разуметь военные дела, но даже моему скудному пониманию доступно, что нельзя оставлять командование войском тому, кто один раз уже не оправдал твоего высокого доверия. Однако назначение командиров – дело тех, кто сам способен командовать и вести войска. Я же скажу о другом. Сиятельный в милости своей помнит, что слуга его начинал службу владыке министром внешних отношений. Я, увы, не воин, однако смею полагать себя политиком. И как политик, я осмелюсь посоветовать сиятельному все же вступить в переговоры с презренными мятежниками. Возможно, они по глупости своей просят столь многого, чтобы им дали хоть что-то. Пока ничтожные будут питать надежду на милость владыки, они не станут ни разжигать мятежные настроения в других провинциях, ни как-либо еще усугублять свою вину перед сиятельным. Таким образом, мы выиграем столь драгоценное время – а возможно, и впрямь сумеем обратить достижения мятежников себе на пользу. По моему разумению, о сиятельный, ради твоего драгоценного прощения ничтожные на многое согласятся, а демонские чары, да простят меня светлые отцы, пригодятся и нам.
– Обратить нечестивое на службу Господу и Помазаннику Его было, есть и будет делом благим, – степенно подтвердил Глава Капитула.
Министр глубоко поклонился, и в зале надолго установилась тишина, нарушаемая лишь бьющейся в окно бело-желтой бабочкой. Но вот император, в последний раз пожевав губами, изволил разомкнуть сиятельные уста:
– Я обдумаю сказанное и приму решение, пока же пишите. Я повелеваю Мечу моему в Диартале, благородному Маджиду иль-Маджиду, отвести вверенное ему войско от стен Верлы, перекрыть ведущие в Диарталу дороги и ждать моих дальнейших приказаний, не предпринимая каких-либо действий против мятежников. В Диарталу впускать лишь тех, кто предъявит подорожную с моей печатью или знак Незаметного. Тех же, кто попытается покинуть Диарталу, задерживать и передавать в Когорту Незаметных, где и будет решаться их участь.
Писец скользнул мимо Ферхади, протянул владыке растянутый на дощечке лист бумаги и пропитанную чернилами подушечку. Омерхад оттиснул на приказе печать – не читая, невольно отметил Щит императора. Как видно, письма Альнари хватило владыке, чтобы чернильная вязь опротивела его глазам.