Ох и интриган вы, господин иль-Маруни, любимый тестюшка!
– И прошу всех заметить, – мягко сказал Глава Капитула, – что перед нами стоит не просто человек, державший в руках убивший владыку амулет, и не просто родич императора.
– А кто же? – буркнул себе под нос военный министр.
– Как совершенно верно напомнил нам господин иль-Маруни, Ферхад иль-Джамидер – той же крови, что покойный Омерхад, столь же законный наследник древних владык великой Хандиары. И мы убедились воочию, что уж его-то Господь признал достойным править!
Еще один!
– У владыки Омерхада есть законный наследник, – отчеканил Ферхади. Прошел к императорскому креслу, с отстраненным удивлением отметив, что шаг остался привычно твердым. Опустился на колено перед мальчишкой, прижал руку к груди. – Я готов хоть сейчас присягнуть молодому императору и надеюсь, что он не отвергнет моей службы. Если же его величество Омерхад сочтет меня виновным в смерти того, кого я клялся хранить, я смиренно приму суд владыки и его приговор.
– А потом всплывет еще один такой амулет, – задумчиво, словно для себя, а не для совета и наследника, проговорил Глава Капитула, – и юный Омерхад разделит судьбу отца. При всем моем почтении, мальчик не готов править великой империей. Особенно в столь сложные времена.
– Я вас прошу, благородный иль-Джамидер, – голос законного наследника дрожал, в нем звенели слезы. – Светлый отец прав, я не хочу… не могу… пожалуйста!
Глава Капитула подошел ко все еще коленопреклоненному Льву Ич-Тойвина, сказал:
– Так нужно, сын мой. Ты спасешь этим свою страну – и, весьма вероятно, сына своего владыки. Это тяжкая ноша, знаю, но тебе она по плечам.
– Я…
– Ты слишком растерян сейчас, понимаю. Тебе надо подумать… понять, что иначе – невозможно, что другого выхода нет, как ни противно это звучит для прирожденного воина. Думаю, остальным тоже не помешает собраться с мыслями. Сегодняшнее утро принесло слишком много потрясений нам всем.
– Светлый отец прав. – Первый министр погладил бородку, покивал. – Господа, я предлагаю собраться завтра. У нас будет ночь для размышлений…
– Да, пожалуй, – пробормотал казначей.
Военный министр поднялся, оглядел тяжелым взглядом Омерхада и Льва Ич-Тойвина – по очереди – и уронил:
– Что касается меня, я нахожу предложение первого министра весьма здравым. Простите, ваше высочество.
Омерхад неловко сполз с кресла. Сказал:
– Так ведь и я… пожалуйста, Ферхад, соглашайтесь. Я… очень вас прошу.
– Мы с ним поговорим, ваше высочество, – тихо сказал первый министр. – Уж если вы поддержали мое предложение…
– Вы его уговорите?
Свет Господень, чуть не взвыл Ферхади, и мы обманываем этого ребенка!
– Попробуем, – ответил Глава Капитула. – Ферхад, сын мой…
– Да, отче… – Лев Ич-Тойвина, вздохнув, поднялся на ноги. – Поедемте ко мне. Слухи быстро расходятся… мои уж, верно, Нечистый знает что думают.
– Обижаешь, мой дорогой! – Господин иль-Маруни приобнял зятя. – Я весточку сразу же послал. Но ты прав, поедем к тебе.
Они вышли из кабинета втроем. Ферхади заметил, как тесть шепнул что-то Первому Незаметному, спохватился:
– Отец мой, а тот таргалец…
– Я же сказал, что он под защитой Церкви. – Глава Капитула одним взглядом заставил Ферхади замолчать.
Он и замолчал. Все шло неправильно, не так, как ожидалось; непривычный к интригам Лев Ич-Тойвина запутался, устал и мечтал лишь о том, как возьмет тестя за грудки и потребует объяснений. А еще лучше – плюнет на все эти их дурацкие уговоры, обнимет Гилу… Но почему-то при одной лишь мысли о Гиле начали дрожать руки.
Глава Капитула, преувеличенно по-стариковски кряхтя, погрузился в карету. Господин иль-Маруни молодецки взлетел в седло. Прорысил мимо казначей, старательно избегая смотреть по сторонам. Галопом вылетел со двора Первый Незаметный. Соль-Гайфэ ткнулся в хозяина: ну что ты, мол, стоишь, поехали уже! Вороной тоже хотел домой.
– Мой дорогой, – осторожно сказал первый министр, – может, тебе лучше составить компанию светлому отцу?
– Н-нет, – Ферхади мотнул головой. – Нет, сейчас.
Сел наконец в седло, привычно тронул бока вороного. Подумал: а я ведь не знаю, что хуже – занять трон убитого тобой или остаться стражем при его сыне. То и другое одинаково гнусно. Почему я не думал о том, что будет дальше? После?…
Потому что готовился умереть. Но в дело вмешался Гирандж иль-Маруни, великий интриган и большой друг покойного батюшки. И вот итог. И надо бы радоваться, а на душе пусто и противно.
– Ферхади, – негромко сказал тесть. – Ферхади, дорогой мой, хватит себя грызть. Лучше порадуйся за Барти, за Альнара. Я не успел рассказать, при нем не хотелось – сиятельный вслух мечтал, как его пытать будут. На дворцовой площади, прилюдно. Как приятно будет любоваться с балкона смертью крысы, и как растянуть это зрелище хотя бы дней на десять. Я многое видел, Ферхади, но мне слушать жутко было.
Лев Ич-Тойвина поднял глаза на тестя. Уж если Гирандж иль-Маруни, лучший батюшкин друг, признаётся в страхе…
– Если бы я не верил, что делаю правильно, я бы не стал. Но императором… неправильно это! Я предал, я клятву верности нарушил! И на трон?!
– В любом заговоре, мой дорогой, нужно быть готовым идти до конца. До трона или до плахи, как уж повезет, но – до конца.
– Да ладно вам, – невольно усмехнулся Ферхади. – Если б так, плахи бы не пустовали, да и трон не успевал бы привыкать к новым задницам.
– А это потому, дорогой мой, – Гирандж иль-Маруни, великий интриган, ответил серьезно и даже торжественно, – что в заговорщики лезут все, кому не лень, и первыми – трусы. Лезут, а потом отступают при первом же признаке опасности, и торопятся предать сообщников, пока те не предали их, и покупают себе жизнь такой ценой, что небу тошно делается. Таких можно использовать, мой дорогой Ферхади, и нужно использовать, но упаси тебя Господь хотя бы намеком проговориться им о своих истинных целях! Знать правду могут лишь те, кому веришь как себе и больше, чем себе. И даже среди них каждый – лишь ту часть правды, которая ему нужна.
– Вон оно что… Вы сразу меня на трон метили? Просто мне этого знать было не нужно?
– А ты сам подумай, если бы ты знал, как бы себя повел? Что бы делал, что и как говорил? Смотрел бы как? Только испортил бы все.
– Знаете, господин иль-Маруни… временами вы так мне батюшку напоминаете, что будто его голос за вашим слышу.
– Дорогой мой, – вздохнул министр, – ты тоже. Ты сам не понимаешь, Ферхади, как на него похож.
Ворота особняка иль-Джамидеров отворились, впустили карету и всадников и закрылись. Разлетелась по дому весть: хозяин приехал! Ферхад спешился, бросил подбежавшему управителю:
– Траур на ворота, живо.
– Кто? – испуганно выдохнул управитель.
– Владыка. Слухи первыми ловите, а…
– А хорошо, – встрял первый министр. – Значит, и слухов не было. И вы, милейший, тоже… не распространяйтесь. Траур по императору – этого довольно, а слов – не надо.
Ферхади хотел было добавить от себя, но умолк на полуслове: распахнулась дверца кареты, и вслед за светлым отцом оттуда вылез Барти. Управитель, воспользовавшись молчанием хозяина, исчез от греха; Лев Ич-Тойвина поглядел на тестя, на священника, на таргальца…
– Так он… ну, тьма меня дери! И как я сам не догадался!
Гирандж иль-Маруни довольно усмехнулся:
– Ты думал, я влезу в такое дело без поддержки Церкви? Ферхади, дорогой мой, не обижайся на старика, но…
– Знаю, – хмыкнул Лев Ич-Тойвина, – ишак безмозглый. И вы думаете, из такого ишака получится император?
Глава Капитула рассмеялся вдруг. Покачал головой:
– Получится, сын мой, и еще какой! Всем бы такими ишаками быть!
– Просто заговоры – не твоя стезя, – примирительно заметил иль-Маруни.