Июль 1945 года. Во дворце Цецилиенхоф, в немецком Потсдаме, собрались лидеры «Большой тройки» – Сталин, Трумэн и Черчилль, чтобы обсудить послевоенный миропорядок. К этому моменту между недавними союзниками уже наметилось ощутимое охлаждение. США начали «тянуть одеяло на себя», рассчитывая на роль общемирового лидера. И СССР, очевидно усиливший свои позиции в мире после победы над рейхом, категорически не устраивал ни американцев, ни англичан. 24 июля, на 7-й день конференции, Президент США Трумэн подошел к Сталину и как бы невзначай сообщил через переводчика: «УСоединенных Штатов теперь есть новое сверхоружие, невероятной разрушительной силы. Думаю, вы должны об этом знать…»
Накануне Потсдамской конференции, 16 июля, американские военные действительно провели первые в мире ядерные испытания. Это означало, что Америка с этой самой минуты обладает сверхоружием, аналогов которому нет ни у кого в мире. И, сообщая эту новость Сталину, Трумэн, конечно, ждал вовсе не поздравлений. В глазах советского вождя он рассчитывал увидеть страх, досаду, ну или хотя бы смятение. Но… не увидел ничего!
На Сталина эта новость будто бы вообще не произвела никакого впечатления. Он даже не спросил, что это за оружие. Трумэн был шокирован такой реакцией. Президент США даже предположить не мог, что американские ядерные разработки для Сталина давно уже никакая не новость и что в Москве о деталях сверхсекретного «Манхэттенского проекта» знают не меньше, чем на самом Манхэттене.
В Москве действительно знали все: имена ведущих специалистов американской ядерной программы, адреса главных проектных институтов, лабораторий и производств. Не говоря уже о планах применения сверхнового оружия. А у атташе советского посольства в Великобритании Владимира Барковского, например, был даже дубликат ключа от сейфа одного из руководителей английской ядерной лаборатории.
Владимир Барковский рассказывал, как у него появился этот дубликат: ему принесли ключ-оригинал, и он всю ночь сам выпиливал дубликат из болванки.
Все это, стало возможным благодаря операции «Энормоз» (на английском – «нечто чудовищное»), которая вошла в историю советских спецслужб, как одна из самых сложных и, без преувеличения, важнейшая за весь ХХ век. Ведь от ее исхода зависело, сохранится ли хрупкий баланс, установившийся в мире после Второй мировой, или планета вновь окажется на пороге новой, куда более страшной войны.
Семнадцатитомное дело «Энормоз» под номером 13676 долгие годы хранилось в архиве СВР под грифами «Совершенно секретно», «Хранить вечно», «При опасности сжечь». В послевоенное время в СССР мало кто знал о работе разведчиков по добыванию атомных секретов в США и Великобритании. Несколько десятилетий у нас в стране сам факт причастности советской разведки к атомному проекту являлся важной государственной тайной. И лишь недавно дело 13676 было частично рассекречено.
Пятнадцатого июня 1940 года в журнале «Физикал ревью» появилась свежая научная публикация на ядерную тему. Это была статья американского ученого Макмиллана. После нее в западной прессе наступило подозрительное «ядерное затишье». Будто и не было этого исследовательского бума во всем мире, вызванного открытием, которое еще в 1938 году сделали двое немецких ученых – Отто Ган и Фриц Штрассман, – они открыли деление урана. То, что ядерная тема исчезла со страниц ведущих научных журналов, бросилось в глаза начальнику научно-технической разведки СССР Леониду Квасникову. Он – инженер-химик по образованию – с детства мечтал стать крупным ученым. Но судьба распорядилась иначе. В 1938 году молодого аспиранта Московского института химического машиностроения неожиданно пригласили на Лубянку и сообщили, что он по всем показателям подходит для работы в НКВД. Это было не то, чего Квасникову хотелось, но говорить слово «нет» на Лубянке было не принято… К тому же разведка в тот момент остро нуждалась в кадрах. Ведь советские иностранные резидентуры фактически были обезглавлены во время «чисток» 1937 года. В отделе, куда пришел работать Квасников, были только он и машинистка – всех остальных репрессировали. Несостоявшийся ученый Квасников теперь уже по долгу службы прочитывал всю иностранную научную прессу. И, обнаружив пропажу публикаций по ядерной теме, он тут же заподозрил, что исследования по урану засекретили по военным соображениям. Он тут же доложил о своих подозрениях начальнику внешней разведки Фитину и попросил разрешения разослать срочные шифрограммы в западные резидентуры…