Но теперь на их прежнюю позицию перешли обвинитель и председатель суда. С утра уже они твердили, что все сказано, и к сказанному добавить нечего.
Последнее слово было за обвинителем, роль которого на этом процессе играл сам император Лев.
Он обвинял архиведьму в том, что она чародейством внесла смятение в ряды крестоносных воинов и навлекла на многих смерть, а других принудила отступить. Таким образом, она навела порчу на весь крестовый поход и собрала под свои знамена воинство бесовское.
Крестоносцам лестно было считать, что их разгромили не люди, а бесы и демоны во главе с архиведьмой. И свидетели, которых суд счел необходимым заслушать, чеканили, как по-писаному – про рога и хвосты превосходящих сил противника, про крылатых кентавров, про нагих ведьм на помеле и про черного единорога, на котором скакала сама архиведьма Жанна.
Гнедую Королеву, на которой ездила Жанна, каждый желающий мог увидеть во дворе резиденции, но это уже не имело значения.
Все крестоносцы поголовно были убеждены, что их победила нечистая сила, и теперь для них стала очевидна правота Торквемады, утверждавшего, что сначала надо избавиться от ересиархов и только потом приниматься за простых еретиков.
Они не понимали только, почему Торквемада возится с самой королевой ересиархов чуть ли не целую неделю. Ведь за это время она запросто может собрать новую армию бесов, которая если и не решится штурмовать святое место – резиденцию белых воинов Армагеддона, то наверняка попытается отбить ее по пути на костер.
Публика выкрикивала эти опасения с места, но у Торквемады был ответ и на это.
– Завтра воскресенье. Ни один бес не посмеет высунуть носа из преисподней.
Тут в зале раздался стоголосый вопль.
Как?! Великий инквизитор собирается тянуть с казнью до завтра?
Но идти на попятный было поздно. Крестоносцы сами заикнулись об угрозе внезапной атаки бесов. А воскресенье было единственным днем, когда, по их собственным поверьям, такая атака была в принципе невозможна.
Устало поднявшись на ноги, великий инквизитор провозгласил, наконец, долгожданный приговор:
– Как архиведьму и королеву ересиархов, нераскаявшуюся еретичку и безбожную язычницу, виновную в порче и колдовстве, в гибели и поражении доблестных воинов креста, священный трибунал Белого воинства Армагеддона именем святой и благословенной единой и неделимой Вселенской церкви приговаривает тебя к смерти без отпущения грехов и вечному проклятию и предает тебя в руки добрых мирян, дабы они милосердно исполнили приговор без пролития крови. Да будет так!
И тут случилась неожиданность.
– Я хочу исповедаться! – сказала приговоренная королева.
– Ты приговорена к смерти без отпущения грехов. А святая Вселенская церковь не исповедует некрещеных язычников.
– Я крещена в православной вере по древнему обряду иеромонахом Серафимом и тебе, великий инквизитор, это известно лучше, чем кому-либо другому. Я была пострижена в монахини, но даже после изгнания из монастыря никто и никогда не отлучал меня от церкви. И я прошу достойнейшего архипастыря Мефодия принять у меня исповедь.
– Мне присвоен сан кардинала единой Вселенской церкви, и я сам могу принять у тебя исповедь, – воскликнул Торквемада, стараясь казаться спокойным.
Действительно, он совершенно упустил из виду это обстоятельство. Когда-то ради освобождения Тимура Гарина из плена Жанна действительно крестилась в скиту иеромонаха Серафима в предгорьях Шамбалы и даже постриглась в монахини под именем инокини Анны.
А после восстания рабов, когда Жанна вернулась к вольной жизни валькирий и снова стала проповедовать альбигойскую ересь, никто не потрудился отлучить ее от церкви.
Всю эту историю в подробностях знали только Серафим и его босс архиепископ Арсений, но первый не имел права отлучения, а второй не хотел ссориться с командой Гарина.
И теперь Жанна имела полное право воскликнуть:
– Мне нет дела до единой Вселенской церкви! Я крещена в православной вере и в ней же хочу умереть. Почему владыка Мефодий не может принять у меня исповедь?
Сам владыка Мефодий уже шел к ней, бросая гневные взгляды на Торквемаду. Объединение мефодьевцев с католиками и вселенцами ради совместного истребления еретиков и иноверцев вовсе не означало примирения вер, и епископ спешил перехватить заблудшую овцу у конкурентов.
И только один великий инквизитор Торквемада понимал, что покаяние и отпущение грехов тут совершенно ни при чем.
Просто оскорбленная королева решила выполнить свою ночную угрозу. И тот, кого когда-то звали Пантерой, перехватив ее взгляд, почувствовал, что на этот раз другая хищная кошка, похоже, переиграла его.
Пожалуй, он все-таки зря покусился на ее волшебную девственность.
75
Жанну вели на казнь через территорию Мосфильма, и это только усиливало нереальность происходящего.
Мосфильм каким-то чудом уцелел, когда вокруг горело все от Минской улицы до Киевского вокзала, и Жанна невольно подумала об этом, глядя на понтифика Петропавла, который возглавлял процессию в парадном облачении и папской тиаре.
Не из здешних ли запасников выудил он этот пыльный реквизит?
Да и плащи некоторых крестоносцев подозрительно напоминали кадры из фильмов разных времен – от «Александра Невского» до «Трех мушкетеров» с Боярским в главной роли.
Один такой плащ владыка Мефодий содрал с ближайшего крестоносца и набросил на Жанну перед тем, как принять у нее исповедь.
Но потом его снова сорвали и вели приговоренную по улицам обнаженной. И суровые лица конвоиров напоминали о том, что казнь будет далеко не бутафорской.
Ближе всех к Жанне, в первом кольце оцепления, держались черные монахи. Это был безусловный приказ императора Льва. Он отдал его сразу, как только переговорил с утра с владыкой Мефодием, который много часов подряд беседовал с приговоренной королевой ересиархов и позволил ей заночевать в своей келье, хотя это было против правил.
Келья прежде была гостиничным номером из двух комнат, и спали они в разных. Жанну всю ночь сторожили телохранители епископа, которые не прикоснулись к ней даже пальцем.
У входа в келью дежурили усиленные караулы личной гвардии понтифика, и Торквемаде там было нечего ловить.
А с утра, пока епископ нарушал тайну исповеди ради высшей цели, Торквемада лихорадочно размышлял, что ему делать теперь. И счел ниже своего достоинства позорно спасаться бегством.
Он был уверен, что при таком раскладе есть хорошие шансы почетно прорваться с боем.
Хотя конечно, лучше делать это не в здании.
Когда Лев приказал срочно найти инквизитора и взять его под усиленную охрану, тот спокойно беседовал со своими вечными спутниками у главного входа в «Украину».
Он только забрал у оруженосца свой меч.
И внутрь не пошел, хотя император вызывал его к себе.
Когда император, не дождавшись своего великого инквизитора, сам вышел на крыльцо, Торквемаду окружали уже все черные монахи. А было их несколько десятков.
Пантера ожидал, что Лев отдаст приказ о его аресте прямо сейчас. Что бы ни сказала Жанна Мефодию, она наверняка не забыла упомянуть, как великий инквизитор склонял ее короновать на место Льва кого-то другого. И вряд ли умолчала, о ком именно шла речь.
Имя ересиарха № 1 кого угодно заставило бы нарушить тайну исповеди. И Торквемада примерно представлял себе, что должно за этим последовать.
А ведь он до последнего надеялся, что об этом королева не станет говорить со своими врагами.
Он вообще не верил, что она будет с ними говорить. Не такое у нее воспитание.
Даже когда Жанна открыто предупредила, что может его выдать, инквизитор решил, что она блефует. И, увы, обманулся.