Я разуваюсь и без стука вхожу в комнату учителя. Он совсем один; сидит на кровати, закрыв глаза и погрузившись в глубокую медитацию. Губы едва движутся, слов различить нельзя. Я устраиваюсь у его ног, склонив голову. Прижимаюсь спиной к кровати и пытаюсь сосредоточиться. Я очень боюсь, что отец потребовал вернуть меня домой. Лучше я убегу… А может, кто–нибудь рассказал учителю о моем новом друге? Два дня назад мужчина из деревни, который помогает нам с работой по дому, отправился в лес за хворостом. Потом, когда он вернулся и монахини позвали его пить чай, я услышала, как он рассказывает о маленьком кабанчике, которого он повстречал неподалеку от монастыря. Детеныш явно потерялся. И у меня в голове тут же возникла совершенно сумасшедшая мысль: надо найти этого кабанчика и привести сюда. Он станет моим другом. На следующий день мне удалось уговорить Дикхи пойти со мной в лес. Всего через полчаса мы нашли кабанчика: перепуганный бедняжка прятался среди корней большого дерева. У меня получилось завернуть его в платок, взятый специально для такого случая, причем кабанчик почти не сопротивлялся. Я спрятала его в складках платья и прошла через весь монастырь в свою комнату с таким видом, будто ничего не случилось. Конечно, мою тайну быстро раскрыли: уже по прошествии нескольких часов все знали о том, что я натворила. Тот самый работник первый отчитал меня за подобную выходку:
Ты что, с ума сошла? Тебя за это могут в тюрьму посадить! За такое преступление пятнадцать лет дадут.
Не знаю, говорил ли он это всерьез или просто хотел меня напугать. Если он этого добивался, то ему удалось задуманное: я быстро отдала ему кабанчика, чтобы он отнес его обратно в лес.
Именно об этом я думаю, сидя у ног учителя. Честно говоря, я слегка дрожу от страха. Он точно меня накажет. Злюка, наверное, очень радовалась, когда рассказывала ему о моем проступке. А я тихо жду его решения.
Чоинг, ты медитируешь, не так ли?
— Да, учитель…
— Я больше не моту медитировать. Я хочу пойти на улицу, чтобы поиграть, побегать с собаками, посмотреть на то, как высоко в небе летают птицы. С тех пор как меня привезли в монастырь, я ни минуты не сижу на месте. В комнате снова воцаряется тишина. Зачем же он меня позвал?
— Чоинг, ты знаешь о том, что некоторые монахини жалуются на тебя?
— Учитель, мне очень жаль, что я загрязняю ваши драгоценные мысли своим недостойным поведением…
— Они говорят, что тебе не хватает смирения, ты слишком гордая и иногда позволяешь себе дерзить. Мне хотелось бы, чтобы ты выказывала им больше уважения, они его заслужили. Что ты мне па это скажешь?
— Я сделаю все возможное и постараюсь больше их не беспокоить.
— Это правда, что ты принесла в монастырь дикое животное?
— Да…
— Дитя мое, ты теперь монахиня, а значит, ты должна следить за своим поведением и думать о том, к чему могут привести твои действия, быть примером для других. И зачем ты это сделала? Ты же знаешь, что животное могло умереть с голоду. Ребенку нужна мать. Надеюсь, что в следующий раз ты проявишь больше благоразумия…
— Значит, дикое животное нельзя разлучать с матерью? А как же я? Кто–нибудь подумал о том, каково мне без мамы? Но я молчу. Потому что учитель прав.
— Монахини также считают, что ты пользуешься своим положением и ничего не делаешь. В этом есть и моя вина. Монахини правы.
— Я тут ни при чем, просто они злые и завидуют мне. Я ничего не могу поделать!
— Не надо так говорить, дитя мое. Ведь ты вправду целыми днями гуляешь, читаешь и играешь с животными, в го время как остальные работают. Это очень хорошо, я сам хотел, чтобы ты пожила так некоторое время. Ты вправе получить свою долю детства, Чоинг, у тебя действительно есть на то право, и я знаю, что до сих пор ты была его лишена.
Моя «доля детства»? О чем он говорит? Что он знает? Кто ему сказал? Я никогда не рассказывала учителю о своей прежней жизни. Значит, он специально сделал так, чтобы все оставили меня в покое… А я‑то думала, что до сих пор он не уделял мне особого внимания и никто за мной не присматривал.
— Я очень, очень рад тому, что ты научилась наслаждаться своей новой жизнью. И надеюсь, что в будущем ничего не изменится. Но согласись, будет несправедливо по отношению к твоим товарищам, если ты и дальше не будешь ничего делать. Я должен найти тебе занятие. Отныне ты станешь отвечать за уборку и украшение алтаря.
Что ж, мне снова повезло. Вряд ли вытирание алтаря займет несколько часов и помешает мне заниматься тем, что мне нравится. Конечно, еще нужно менять волу в сосудах для цветов и очищать все от пыли и грязи, но в этом нет ничего ужасного. Надо сказать, я стала жутко ленивой, будто домашняя работа, которую я выполнила за свои тринадцать лет, истощила все мои внутренние запасы. Меня столько времени ничего не заставляли делать, что я отвыкла лаже от подобия принуждения. У меня начинает судорожно дергаться правая щека, я никак не могу успокоиться. Учитель видит все, поэтому он ласково кладет руку мне на голову. Несколько секунд я ощущаю лбом теплоту его ладони, потом он начинает говорить:
— Успокойся, Чоинг, успокойся… В тебе много энергии, и это очень хорошо, но ты должна научиться сдерживать ее. Даже во время чтения ты несешься на всех парах, глотаешь слова и не заканчиваешь предложения! Каждое дело требует определенного, только ему свойственного ритма. Когда я разговариваю с тобой, я думаю только о тебе. И так будет до тех пор, пока мы не скажем друг другу все, что должны были сказать сегодня. Понимаешь?
Но как описать ему тот огонь, что пылает внутри меня? Ту неутолимую жажду пользоваться каждым моментом жизни? Я молчу и смотрю на него в глубоком раскаянии.
— Я знаю, о чем ты думаешь. Ты боишься, что тебя отправят обратно. Обещаю, этого никогда не случится. Посмотри на меня: отныне ты — часть Наги Гомпа. Монастырь — твой дом. Ты дома. Ты — одна из нас. Мы любим тебя. Постарайся заглянуть вглубь себя и знай, что для тебя моя дверь всегда открыта. Даже если у меня будут гости, но я понадоблюсь тебе, приходи, я буду ждать. Всегда.
У меня горло сжалось так, будто его туго–туго обмотали шарфом. Не могу выговорить ни слова. Никто никогда со мной так не говорил. На самом деле, никто никогда не говорил, что любит меня. Я знаю, что мама меня любит, но она никогда не говорила об этом — ведь люди не говорят о том, что солнце греет, а вода освежает. Прошло всего три месяца с момента моего приезда, я — ничто для этого человека, а он открывает мне свое сердце и свой дом. Он доверяет мне. Самый мудрый человек на планете ценит меня, сопереживает и готов посвятить мне сколько угодно времени. Я самая счастливая в мире. Мне кажется, будто у меня с плеч свалился невероятно тяжелый груз.
Заглянуть в себя. Это может показаться удивительным, но я действительно сделала это.
6 Любимчик
Мне ужасно стыдно говорить об этом, но, если честно, сначала я подумала, что мне в штаны забралась пиявка. В июле, когда дуют муссоны и все время идет дождь, отвратительные липкие пиявки ползают повсюду. Нет, я их не боюсь, просто мне немного противно. Они терпеть не могут соль, поэтому перед тем, как пойти в лес, мы обливаем ноги соленой водой для того, чтобы их отпугнуть. В тот день я была на улице — собирала яйца — и вдруг почувствовала, как у меня по ногам что–то течет. Это не было похоже на мочу, потому что выходило более медленно. Я и представить не могла, что еще там может быть, поэтому спустилась вниз, постучала к охранникам, у которых хранились принадлежности для уборки, потом поднялась к себе. Честно говоря, меня несколько волновало происходящее. В монастыре мы никогда не обсуждаем проблемы нашего тела, даже с близкими друзьями. Здесь это действительно нежелательно.