Человек, столь заботящийся о своей внешности, не мог оставить без внимания и облик своих прислужников. На двух волосатых чудовищах у него за спиной были только штаны и сапоги, чтобы все видели бугрящиеся мышцы и старые рубцы. Сложены они были как крепостные башни. И держали в руках тяжелые дубины.
Лиам брезгливо посмотрел на Тибала.
– Я тебя не знаю.
– А мы не хотим знать тебя. Уходи.
Гвин предостерегающе пнула Тибала под столом. Лиам щелкнул пальцами. Один амбал шагнул вперед.
– Если этот человек еще хоть пикнет, оглоушь его!
Прислужник ухмыльнулся и взмахнул дубиной. Тибал пожал плечами.
Лиам достал лист бумаги.
– Гвин Солит, это бесполезно. Тебя предупредили.
Он разорвал лист пополам и бросил обрывки. Это было письмо, которое она написала накануне.
Она крепко сжала руки на коленях и заставила себя посмотреть в его жестокие глаза. Рот ее был полон горечи.
– Я говорила тебе, Лиам-садж, твои условия великодушны. (Полнейшая правда.) Для меня большая честь войти в твою благородную семью. (Не совсем правда, но в практическом смысле не такая уж ложь.) Если бы ты просил моей руки для себя, я дала бы согласие со всей охотой.
Даже и это не было совсем уж ложью. Его возраст не очень ее смущал. Кэрп был старше ее на десять лет. Лиам Гуршит был богат и пользовался в городе очень большим влиянием. Он добивался своего звериными способами, но ведь его противники прибегали к таким же. Она бы ужилась с ними. И даже ужилась бы с Лиамом, если бы пришлось.
– Но обо мне речи нет. Речь о моем сыне. (Его сын, омерзительный выродок.)
Она вздрогнула.
– У тебя есть другой сын!
Тибала вдруг одолел кашель. Лиам даже не посмотрел на него.
– Ему пятнадцать. Женщина на восемь лет его старше – не подходящая невеста для него. А кроме того, у меня для него другие планы. Ты выйдешь за Коло или… Вот погляди!
Гвин посмотрела, куда он указывал. Из коридора выбегали ее слуги. За ними появились еще амбалы – шесть или семь, все такие же огромные зверские детины, как его телохранители. И где только он набирает таких чудовищ?
– Прислугу в наши дни отыскать нелегко, Гвин Солит, а?
Она растерянно посмотрела на него. Почему, почему ей не пришло в голову, что он может применить насилие к ней? И Лиам улыбнулся. Потом шагнул вперед и впечатал кулак в лицо Тибала. Тибал слетел с табурета и растянулся на мозаике двора. Табурет с грохотом упал рядом с ним. Приставленный к нему амбал с надеждой посмотрел на хозяина, поигрывая дубиной.
Лиам облизал костяшки пальцев.
– Я мог бы приказать, чтобы его забили насмерть, сама понимаешь. Но не хочу портить добрую славу гостиницы, расправляясь с постояльцами, хотя и придется, если ты будешь и дальше упрямиться. Ты дашь мне ответ, иначе мои ребята примутся за твою прислугу. Решай!
На галерее захлопали двери – постояльцы укрывались в своих комнатах. Гвин посмотрела через двор, туда, где волки оттесняли овец в угол. Угол, залитый солнцем. Его лучи заиграли в волосах Ниад.
Этого просто не могло быть! Ее слуг избивают среди бела дня в ее собственном доме – даже убивают или насилуют у нее на глазах? А среди них – ивилгратка. Что, если Ниад нанесет ответный удар и Лиам с его приспешниками все заболеют еще до заката? Даже если ополоумевшая толпа и не сожжет гостиницу, штрафы за укрытие меченого разденут ее донага.
Она облизнула губы.
– Твоя взяла.
Лиам Гуршит взял ее руку и поднес к губам.
– Мудрое решение, невестушка! Я прикажу, чтобы глашатай оповестил город о помолвке. Коло скоро навестит тебя. Поговорить о свадьбе… и узнать тебя поближе, я думаю. Идемте, ребята!
Он сделал знак остальным своим громилам и пошел к двери.
Свадьба с Коло Гуршитом? Сколько понадобится времени, чтобы он допился до смерти? И какими болезнями он ее заразит?
Тибал поднялся на ноги, прижимая ладонь к правому глазу.
– Какой приятный человек!
Преодолевая дрожь, Гвин подошла к нему и отвела его руку. Какой же у него засветится фонарь!
– Пустяки! – Он улыбался.
– Сейчас принесу сырого мяса. (Что, если слуги теперь все разбегутся?) Мне так жаль, что из-за меня ты…
Тибал засмеялся.
Гвин с тревогой посмотрела на него. Он засмеялся еще громче, потом обхватил ее за плечи и крепко обнял.
– Ах, Гвин Солит! Не надо тревожиться! Лиам-садж понятия не имеет… Завтра будет чу-дес-ней-ший день!
8
В свое время Гром был быстрым конем, да и сейчас оставался сильным и выносливым, но мягкостью движений он никогда не отличался. Теперь каждый удар его копыт о землю отдавался в челюсти всадника невыносимой болью. Булрион одной рукой цеплялся за луку седла, не зная, сколько еще он сумеет вытерпеть, прежде чем потеряет сознание. Когда это случится, его спутники отвезут его назад домой или на ближайшую ферму. А тогда – конец.
Плащ бился и хлопал на ветру, Булрион обливался потом, содрогался от холода и терпел, терпел… Он не сворачивал с большой дороги, так что проезжал через все соседние селения, но никогда не придерживал коня и только дружески взмахивал рукой. Его спутники выкрикивали слова приветствия и продолжали скакать за ним. Конечно, соседи дивятся, почему Тарны против обыкновения не остановились поговорить о том о сем. Ему полагалось бы остановиться. Ему полагалось бы пригласить их отправиться с ним в город, как обычно делали Тарны, а теперь было бы и настоящей услугой – про бродящих в округе разбойников ведь слышали все. Ему следовало бы набирать людей, отсылать их к Бранкиону для постройки крепостцы. Но он не хотел, чтобы его видели больным. Осторожность ли это, или просто глупое стариковское тщеславие?
Его мучили неожиданные обрывки воспоминаний. На ум ему все время приходила Надим, и он воображал, что она сказала бы ему. «Старый дурень!» скорее всего. Высокая, широкоплечая Надим – сильная женщина и радость в постели. Семерых сыновей и четырех дочерей подарила она ему. Ордим была красивее, но не такой надежной. Она так и не смогла стать хозяйкой клана, какой была Надим в последние свои годы, и страшилась родов. Ордим занималась любовью с неохотой, даже когда уже понесла, будто заранее знала, какую участь ей уготовили Судьбы. Трех сыновей и двух дочерей – вот и все до неудачного выкидыша. Что ж, рожать было долгом и предназначением женщин. Нимим Могиона за двадцать лет родила четырнадцать и вырастила десятерых из них.
Еще несколько лет назад Булрион серьезно подумывал о третьей жене. Он все еще был сильным мужчиной и мог бы зачать для долины не одного Тарна. И зачнет, если сладит с этим зубом. А решать, как всегда, Судьбам. Жаловаться он не станет. Другие народы тщатся подкупать своих богов. Зарданцы же всегда принимали ниспосылаемое им – и хорошее, и дурное. А ему было даровано больше, чем большинству мужчин. Шестнадцать детей, и четырнадцать живы-здоровы. Это большая милость.
Поуль поднялась выше, выпивая росу, задергивая холмы волнами жаркого марева. В голубизне плавали ястребы, иногда камнем падая на луг, чтобы вонзить когти в добычу. Поуль приносила жизнь, а также смерть.
Плащ сорвался с плеч Булриона, но он не придержал Грома. Кто-нибудь подберет. Все время он сплевывал кровь напополам с гноем. Во рту у него было хуже, чем в свинарнике. Он выбрал дорогу через холмы, чтобы селение Игнамитов осталось в стороне. Если в округе найдется такой, кого одолеет соблазн перегнать стада из Тарнской Долины, пока хозяин отсутствует и недужит, то будет это Алкин Игнамит. А мог бы стать сильным союзником, да, возможно, и станет, когда все хорошенько обдумает. Вот и сейчас лучше бы десяток дюжих Игнамитов трудились на крепостных стенах в Тарнской Долине.
Крепостца. Начало положил его отец. И став землевладельцем, Гамион оставался зарданцем – во всяком случае, настолько, чтобы подумать о том, как защитить свое добро, едва у него появилось, что защищать. Он сразу укрепил часть старой виллы. Булрион вспомнил, как в тот первый год таскал туда охапки колючих веток. В тот первый год. А во второй это были уже бревна. Половина его детства словно бы прошла на постройке стен и оград. Но самыми опасными до сих пор оставались нападения лисиц. Более серьезный враг ни разу не появился.