Никакого сравнения с тем, что получит там он! Почти весь день он поглаживал два золотых орла, подаренных Стариком, и обдумывал наслаждения, какие купит на них. Первый был чудесной неожиданностью – и если на него можно купить лучшую в доме, так как распорядиться вторым? А чем еще было занять ему мысли, выглядывая опасности, которые так и не возникли?
Ни у кого не было настроения разговаривать, и ехали они в мрачном молчании, точно участники похоронной процессии. Очевидно, джоолгратка сделала общим достоянием некоторые неприятные тайны – Полион так сосредоточился на самой джоолгратке, что все самое неприятное упустил. То, как Анейм старательно держалась подальше от Вардалиона, доказывало, что их маленький секрет перестал быть секретом. Кто поведает печальную новость Килбиону, когда они вернутся домой? Кто-нибудь уж постарается, и тогда Килбион переломает каждую кость Вардалиона пополам.
Солнце исчезало в туманной дымке на горизонте. Полион выбрал удобный бугор и прислонился спиной к дереву, не глядя на закат. Возион сказал, что у него самые зоркие глаза в семье. Сегодня они должны получить добрые знамения. Он зевнул и потянулся. Судьбы! Ну и долгий же выдался денек! Как только старичье выдержало?
Хрустнула ветка. Он оглянулся: Фарион собирался натянуть балахон на свою жирную тушу. Простоватая веселая физиономия Фариона расплылась в улыбке.
– Как делишки?
– Я весь в пузырях, от колен до пупа. А как ты?
– Судьбы тебя побери! В пузырях! На своих сухожилиях натер? – Толстяк натянул балахон и подмигнул, когда его голова высунулась из выреза. – А не хлебнуть ли нам ночного веселья, когда мы доберемся до города, э?
– Я не прочь.
Фарион снова подмигнул.
– Только девчонкам не проговорись. Они все выболтают. Но если мы сумеем улизнуть, я покажу тебе кое-что интересное.
– Но ведь это же стоит денег, дядя?
– Об этом я позабочусь. Каждый соколенок когда-нибудь да должен начать бить добычу. Позаботиться об этом следовало бы твоему брату, но ты же знаешь Джукиона! Только не завтра – начинать надо свеженьким, верно? Вечерком послезавтра. Увидимся тогда, э?
– Ты очень добр, дядя. Жду, не дождусь.
– Мужчина что надо, так? – Еще раз подмигнув, Фарион повернулся и зашагал прочь.
Интересно! Итого – три. Полион задумчиво побрякал монетами в кармане…
Элим весь день не сказала никому ни слова. Незадолго до того, как Возион выбрал место для ночлега, она пристроила свою лошадь к Мотыльку. Но продолжала ехать в пугающем молчании, свирепо глядя прямо вперед, а ее осеребренные сединой волосы в беспорядке колыхались у нее за спиной. Ее балахон был в пятнах пота, запорошен дорожной пылью. Но Полиону вполне хватало следить, как подпрыгивают ее груди в такт движению лошади, и воображать, сколько могут весить эти громадины. В молодости она наверняка была горячей – обожжешься.
– Ты хорошо показал себя с джоолграткой, Полион. – Она словно выстреливала слова из рогатки. Что ее грызет? Беспокоится за Старика? Или он что-то натворил, сам того не зная? Беда была в том, что его обычно винили и за чужие грехи.
– Это было просто, тетя. – Брр! Он забыл, что признан мужчиной. – Ты устала, Элим?
– У меня такой измученный вид?
– Да нет. Я хочу сказать – конечно, нет! Просто в твоем положении надо соблюдать осторожность.
Она насмешливо дернула бровью.
– О-о! Мы же теперь взрослый мужчина, верно?
– А ты и не заметила? – сказал он игриво, уже готовя что ответить, когда она скажет, что нет, не заметила.
Но милая пухлая тетя Элим отвернулась, оглядывая пустоши, всматриваясь в птицу, которая возвращалась в гнездо, сжимая что-то в когтях… затем она резко откашлялась.
– Да, заметила. Затем я к тебе и подъехала. Мне надо извиниться перед тобой.
Полион не помнил, чтобы перед ним когда-либо извинялись. А вот драли его, чтобы извинился он, чуть ли не каждый день.
– Тебе, Элим? Но за что?
– Слова отца о тебе и Мейлим на сене сегодня утром… напомнили мне о моей юности.
– Вот что? (Это начинало становиться интересным.)
– И, боюсь, я подумала… Ну, я знаю, что выдала себя, когда джоолгратка… – Ее лицо заботливой матери было красным, как закат, даже краснее. Он уставился на нее в недоумении, а потом почувствовал, что тоже краснеет, разделяя ее смущение. Судьбы!!!
Что должен ответить мужчина? Быть взрослым оказалось совсем не так просто, как он думал. Отшутиться… Нет, это было бы совсем невпопад.
– Не понимаю, почему ты извиняешься. Я не заметил, но это ведь очень лестно. И я же сам все время так… То есть не могу взглянуть на женщину, не подумав… На любую женщину!
Она улыбнулась:
– Благодарю тебя. Очень учтивый ответ, Полион!
– Я только что восхищался твоей грудью и думал, как ты выглядишь и… э… и как, если бы прикоснулся к тебе, и…
Она ахнула.
– Мне кажется, нам лучше поговорить о чем-нибудь другом.
– А почему? Я бы не прочь быстренько…
– По-ли-он!
Он пожал плечами. Сама же начала.
– Послушай! – сказала она поспешно. – Отцу плохо, как тебе известно. Не то, конечно, он сам об этом позаботился бы. Но раз он нездоров, я решила… ну, взять это на себя. Вот, бери.
Она протянула руку и уронила ему на ладонь четыре серебряные монеты.
– А… спасибо, тетя Элим! Это мне?
– Да. Вроде семейного обычая, когда в первый раз… Просто тебе следует иметь немного денег в городе. Возможно, ты захочешь купить подарок Мейлим или еще что-то…
Ну, уж на это он деньги тратить не будет! Полион еще раз поблагодарил Элим, и она проехала вперед, без других полезных советов. Он добавил ее монеты к уже позвякивающим у него в кармане. Он не мог понять хода ее мыслей. Смешно подумать, что у старушки тети Элим совесть нечиста! И только вообразить, что она бы подстерегла его на стогу! А ему бы не помешало немного поучиться у опытной женщины – пусть бы показала ему, что к чему.
И вот теперь – Фарион! Странно, странно. Словно бы вся семья хочет, чтобы он поскорее перестал быть девственником. Ну, противиться он не станет. Может, после он хоть иногда будет думать о чем-нибудь другом.
Солнце закатилось – Поуль, подательница жизни и смерти, пребывала теперь в Доме Мужчин. Полион сел прямо, поджав ноги, и оглядел небо. Оно еще оставалось таким сияющим, что пока нечего было и надеяться отыскать узкий серп Авайль. Он повернулся и посмотрел на восточную часть небосвода в сторону надвигающейся ночи – прямо на багряную Муоль, Носительницу Страсти, подательницу любви и войны. Светилось еще мало звезд, и нельзя было определить, в каком она Доме, но, вероятно, все еще в Доме Детей, Муоль находилась в противостоянии Поуль, что наверняка важно, хотя ни страсть, ни дети, казалось, не могут иметь к деду отношения.
Утром он видел рассветную звезду в Доме Печалей. Это явно было дурным знаком, а одно дурное знамение обычно означало, что и остальные следует считать дурными. Джооль, Сияющая, была либо у Ведущих, либо у Любящих, что всегда было чревато неясностями. Джооль, как подательница истины и законов, объясняла появления джоолгратки – ведь она делала ложь невозможной. В некоторых рассказах деда о былых временах упоминалось, что зарданцы пользовались джоолгратами, чтобы выслушивать показания и разрешать споры. Законы, казалось, к семейным бедам отношения не имели, но ведь Джооль кроме того несла хаос, противоположность закону. И опять-таки джоолгратка отлично в это укладывалась, она же ввергла семью в смятение.
– Увидел что-нибудь? – Вверх по склону к нему, хромая, поднимался Возион.
– Пока нет. В каком доме сейчас Джооль?
Возион опустился на землю с усталым вздохом.
– Ведущих.
– А! (Хаос? Нерадостное известие для деда.)
– Но Джооль удаляется. Обратное движение означает, что знак дома меняется на обратный.
Полион задумался.
– Но все равно может означать и хорошее, и дурное.
К его удивлению, Возион засмеялся:
– Малый, ты никогда не думал о том, чтобы стать пастырем?
– Я-а-а?! – Он посмотрел на искалеченную ногу дяди и тут же отвел глаза.