– Старинный обычай в Кволе. После свадьбы новобрачные куда-нибудь уезжают вдвоем. Путешествуют. Далингийцы обычно отправляются к морю. Кэрп повез меня в Толамин. Так сказать, последнее наслаждение беззаботностью, перед тем как жена с головой уйдет в грязные пеленки.
Булрион содрогнулся.
– Какая мерзкая картина! (Но верная!)
Она уже сняла с него балахон, а он еще только начал. Ее прохладные пальцы погладили его грудь.
– Не тревожься. Знакомство с Тарнской Долиной будет для меня достаточным медовым месяцем. Для нас. Тебе придется все мне показать!
– Сейчас и начну, – сказал он.
Она крепко его обняла и засмеялась ему в бороду.
23
У южного края неба Муоль алела в Доме Детей, но она двигалась в обратную сторону и превращала его в Дом Зрелых, а любые страсти – удел зрелых мужчин и женщин. Так что разве ее знамение не указывает, что дети станут зрелыми через страсть? Полион был бы рад узнать мнение Возиона о таком толковании, но вот спрашивать его он никак не собирался.
Мужчины расстелили свои одеяла по одну сторону костра, а женщины по другую. Удивительно, что отсутствие одеяла его и Ниад никто не заметил. И еще удивительнее, что никто не хватился их самих, когда они забрались в кусты. Никто до сих пор не поднял тревоги. Вот что по-настоящему удивительно.
Он скользнул ладонью чуть выше, так что его указательный палец чуть прикоснулся к ее груди. Она сидела спиной к нему, и они прилегали друг к другу точно две ложки.
– Не надо! – шепнула она, но не шевельнулась, а потому он оставил ладонь там, куда она добралась – пока.
– Ты когда-нибудь прежде спала под звездами? – спросил он нежно, почти касаясь губами ее уха.
– Нет, никогда. Это так чудесно!
– Не всегда так чудесно, как сейчас.
Она хихикнула.
– И не может стать чудеснее?
«Да?»
Он нашел для них замечательную ложбинку, устланную сухими сосновыми иглами. Над ней смыкались густые ветки, спасая их от росы, так что звезды, собственно говоря, были не очень-то видны, но это не имело значения. Он понаблюдал за ними раньше, несмотря на Ниад… Нет, из-за нее!
– Ты умеешь читать по звездам, Полион?
– Да. Ведь очень важно понимать знамения. Возион хочет, чтобы я стал пастырем, потому что, по его мнению, у меня есть дар. Багряная – это, понятно, Муоль. Она в Доме Детей. А яркая – это Джооль в Доме Любящих. (Конечно, Возион сказал, что она все еще в Доме Ведущих, но даже Возион не мог знать это твердо!) Так что время самое благоприятное.
– Благоприятное для чего? – прошептала Ниад и теснее прильнула к нему.
– Чтобы познать любовь, а то для чего же? – Полион скользнул рукой повыше и наложил ее ей на грудь.
– Ты же обещал! – пожаловалась она, но снова не воспротивилась.
– Ты такая красивая, Ниад! И чтобы на тебя смотреть, и чтобы к тебе прикасаться. (Теплая, гладенькая. Нежная и упругая одновременно. Девушки поразительны! Таинственные, желанные, неотразимые. И он решил задачу с толстушкой и худышкой – Ниад пухленькая там, где требуется, и тоненькая, где это ласкает взгляд. Прелесть!)
– Ты обещал!
– Что я обещал?
– Что не будешь учить меня любви.
– Я обещал, что не буду делать тебе ничего неприятного, верно? И я же ничего не делаю, только обнимаю тебя.
– Вот просто и обнимай. Покрепче. А не… Ой! Не так крепко!
– Но почему? – дохнул он ей в ухо.
– Мне больно. Ты такой сильный!
Он чуточку разжал руки. Но самую чуточку. Она больше не возражала: значит, ей это так же сладко, как ему. Следующий ход: погладить большим пальцем сосок, но надо выждать минуты две.
– Они услышат, – прошептала Ниад.
Она его подбадривает!
– Нет, не услышат.
На самом деле Полион различал где-то поблизости, что-то, больше всего похожее на шуршание сухой травы или листьев. Возможно, нынче в кустах с женщиной не он один. А если это правда, другая пара, то не иначе как Старик с Гвин-садж. Невероятно! Конечно, для него, Полиона, она старовата, но даже еще очень миловидна, а дедушка ведь СТАРИК что в нем может привлечь женщину?
– Полион?
– А?
– Называй меня Коди, если хочешь.
– А, по-моему, Ниад – красивое имя.
Ух! Он что-то сморозил. Перемену в ней он почувствовал еще прежде, чем она убрала его ладонь с груди.
В этом вся беда с девушками: никогда не говорят полностью, что имеют в виду. И мужчины часто говорят то, чего совсем в виду не имеют, Он знает! И еще он знает, что есть одно, чего ни в коем случае говорить не следует, разве что ты действительно так думаешь. Если это ложь, то хуже такой лжи – нет. Достаточно ли он уверен, чтобы сказать это? Да, уверен, и твердо. А она тем временем одернула балахон.
Шаг назад, два шага вперед…
Он глубоко вздохнул.
– Ниад? Я тебя люблю.
Вот! Он это сказал. И он правда так думает. Это твердо!
– Ты это говорил разным девушкам.
– Нет, не говорил! И на этот раз я говорю чистую правду. Я влюблен в тебя безумно, как сумасшедший!
– Сколько их было?
– Ни единой!
Чистая правда. Чистейшая! Мейлим его спросила, и он ответил, что да, но сам-то этого слова не сказал, и значит, тот случай не в счет. А как еще он мог ответить на прямой вопрос? И даже он, может быть, вроде как верил, что любит Мейлим, но то, что он к ней чувствовал, не идет ни в какое сравнение с тем, что он чувствует к Ниад, и значит, все верно, Судьбы! Как он хочет… любит ее! Ничего подобного с ним прежде не бывало, и в жизни он ничего так не хотел. Еще немного – и он не выдержит.
– Полион? – шепнула она.
– Что, милая?
– Когда ты был совсем маленьким, твоя мать называла тебя каким-нибудь особым, тайным именем? Только она – и больше никто?
– А? – (А теперь что? Он попытался вернуть руку на грудь, но Ниад схватила ее и удержала на месте.) – Может быть.
– Скажи мне его.
– Не надо, а?
– Ты мне не доверяешь?
– Ну-у… Обещаешь, что никому не скажешь?
– Обещаю.
– Иногда она называла меня… Лягушонок. – И почувствовал, как Ниад затряслась от смеха. – Говорила, что я такой ногастый! Но если ты хоть слово…
– Я никому не скажу. Коди – мое среднее имя.
– Тоже очень красивое имя, – сказал он и вспомнил, что в Далинге придают среднему имени какое-то особое значение – какой-то древний имперский обычай.
Ниад заерзала, не выпуская его руки.
– Если бы твои приятели стали звать тебя Лягушонком, что бы ты сделал?
– Будь их не больше четырех, все бы упали мертвыми.
Шорохи в кустах стали четче. Кто-то там занимается Этим! От этой мысли он просто обезумел. Это же возможно! Соберись с мыслями, парень!
– Коди? – сказал он на пробу и почувствовал, как она чуть расслабилась. – Коди, милая.
– В Далинге, – вздохнула она, – мы говорим людям наши материнские имена, но никто другой этим именем не пользуется. Никогда! Назвать кого-нибудь средним именем – это страшное оскорбление.
А! Понятно!
– Ты можешь называть меня Лягушонком.
Это был верный ответ. Она выпустила его руку, и он водворил ладонь на ее законное место. Потеребил сосок и почувствовал, как она затрепетала от удовольствия. И зашептал ей на ухо:
– Коди, Коди, Коди!
Она извернулась, так что они оказались лицом к лицу.
– Лягушонок?
Какое у нее душистое дыхание! Она его поцеловала.
– Коди, милая. Люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя, Коди!
Подействовало, точно волшебство. Она растаяла, ну просто растаяла в его объятиях. Он надавливал, целовал, ласкал, целовал. Поглаживал, исследовал… пальцы… Те шорохи теперь прекратились, а он шуршал куда громче, чем следовало бы, но ему теперь было все равно. Сейчас, сейчас ЭТО! Они вместе ерзали, целовались, гладили…
– Не так громко! – прошептал он.
– Я закричу!
– Что?! – Он вдруг поняли, что она вовсе не играет, а вырывается. По-настоящему? Она повторяла «нет», и уже не первую минуту. Так она серьезно? Он перестал – одновременно в ужасе и исступлении.
– Но я же люблю тебя, Коди! – Они оба задыхались.
Она повернулась к нему спиной.
– Ты обещал!
Он обнял ее. Она содрогалась от рыданий.
– Прости меня, Коди. Мне правда очень жаль. Я поторопился.