А потому оставалось только три дня на приготовление к тому, что, как настаивал Булрион, должно было стать самым великим праздником и пиршеством, какие только знала долина. И вся семья с радостным увлечением взялась за дело.
Тарны все делали сообща, обычно группами из четырех-пяти взрослых и, по меньшей мере, такого же числа детей. И в первый день Гвин только очень не скоро удалось урвать несколько драгоценных минут наедине с Булрионом. Они ускользнули от своей свиты в тень тополей за границей селения, улеглись на поросшем папоротником пригорке, ласкались и болтали о том о сем, как положено любящим в ленивый душный летний день. Гвин смотрела, как посверкивают, дрожа, листья на фоне голубого неба, и дивилась охватившей ее безмятежности. Издалека доносились крики детворы, лязганье инструментов в мастерских и равномерный стук топоров на строительстве нового дома. Город, гостиница уже отодвинулись в прошлое, и она нисколько об этом не жалела.
Совсем еще она от них не освободилась. Надо будет согласиться на цену и подписать купчую. Она предупредила своего стряпчего, чтобы он прислал все нужные бумаги ей в Тарнскую Долину, но ее мучило предчувствие, что, скорее всего, ей придется вернуться в Далинг и поставить свою подпись в присутствии нотариуса. А тогда предстоит решить, как распорядиться деньгами. Тарны как будто не нуждаются ни в чем, что можно было бы купить на эту сумму.
– Этот вот медовый месяц, – пробормотал Булрион, обнимая ее одной рукой, а другой сжимая шляпу, которой отгонял мух. – Сколько, по-твоему, мы пробудем в отъезде?
– Лабранца сказала, две недели верхом в обе стороны. Может, мы захотим пожить там немного. Но должны вернуться к жатве.
Казалось невероятным, что патриарх готов покинуть свою драгоценную долину на такой долгий срок. Конечно, отчасти он уплачивал свой долг Ниад. Это означало, что ему предстоит послать несколько своих агнцев в широкий, огромный мир. И приглядеть, чтобы они все благополучно вернулись домой, он не мог доверить никому, кроме себя. Отчасти он хотел доказать, что еще настоящий мужчина и достоин быть вождем, доказать это Гвин, семье, самому себе. Но отчасти он просто хотел угодить ей, и она была очень польщена и благодарна.
– Шестеро мужчин? – произнес он задумчиво. – Нет, семь. Я и, конечно, Полион. Возион обязательно хочет поехать. Занион, чтобы соображать. Джукион, чтобы отпугивать злоумышленников просто шириной плеч. И еще двух-трех пареньков?
– Только ты можешь выбирать, милый.
Она знала, что каждый мужчина в долине, начиная с десятилетних мальчишек, жаждет поехать с ними. И она знала, что придет день, когда клану нужен будет новый вождь, и решение, которое Булрион примет теперь, могло в значительной мере определить, кто, в конце концов, станет его преемником. И он не мог не сознавать этого.
Булрион зевнул.
– Оставим в седле Бранкиона и поглядим, кто его вышибет.
Гвин сонно засмеялась.
– Иногда ты куда хитрее, чем хочешь показать Булл-Бык.
– Хитрый? Я? Так я же просто старый толстый деревенский простак. По-твоему, Раксал поедет? Станет он защищаться, если понадобится?
– От него никогда никакой пользы не будет. Мы можем только предложить ему поехать с нами.
– А когда мы поедем? Вот второй вопрос.
В том-то и дело! Гвин не терпелось отправиться в путь. Если отложить надолго, они могут так и остаться в долине. Но она еще не освободилась от гостиницы. Ей следует…
«Отправляйтесь как можно скорее».
Булрион почувствовал, как она вздрогнула, и насторожился.
– Что с тобой?
– Э… Овод ужалил…
Судьбы! Гвин выругалась про себя. Она НЕ хочет лгать ему, но она НЕ признается, что слышит голоса! В городе ей удалось убедить себя, что это был просто результат слишком долгой, слишком грызущей тревоги. И она никак не ждала, что голос последует за ней сюда. Возможно, ей требуется больше времени. Возможно, после свадьбы она успокоится и снова станет прежней: разумной, твердой, уравновешенной.
– Мне кажется, нам следует выехать как можно скорее, – сказала она. Ее невидимый советчик словно бы всегда говорил дело. А на этот раз предложил то, до чего она бы, в конце концов, сама додумалась, и потому лучше просто позабыть, что она его слышала. – Как только я продам гостиницу и закопаю под кроватью вырученные деньги.
Булрион крякнул.
– Э-э… Гвин, радость моя?
– Что, милый?
– Я… да так! Пойдем посмотрим крепостцу.
Крепостца лежала в нескольких минутах ходьбы вверх по долине на расстоянии полета стрелы от речки. Три стены, сложенные из массивных тесаных камней, достигали пояса, четвертая представляла собой нагромождение земли, пней, обломков каменной кладки. Кое-где торчали остатки старинной стены. Десяток дюжих мужчин, обливаясь потом, орудовали лопатами, катили нагруженные тачки, укладывали тяжелые каменные бруски. Булрион проводил ее внутрь и гордо улыбнулся, оглядываясь по сторонам.
– Когда я был сосунком, эта башня еще стояла. Рухнула от землетрясения в шестьдесят шестом. Может, все остальное тоже не выдержало землетрясений. Ну и напора деревьев. Тогда тут была чащоба.
Она огляделась, изображая улыбку. Больше похоже на овечий загон, чем на крепость. Конечно, когда стены поднимутся выше, вид будет более внушительный. Надо сказать что-нибудь уместное, чтобы не выдать своих сомнений.
– И сколько еще потребуется времени?
– Как мы строим сейчас, года два.
Но когда стены поднимутся, они уже не смогут строить, как строят сейчас. Как они будут поднимать на леса эти огромные камни? Они подумали о лебедках?
– Наверное, эти камни не видели солнечного света не одну тысячу лет, – сказала она, лишь бы что-нибудь сказать.
Булрион хохотнул:
– Да целый десяток! Видишь, мы решили сделать ее поменьше прежней.
Да, она это увидела. И еще она увидела, что у новых стен нет настоящего фундамента. Она увидела, что рабочие скоро начнут ломать старые стены, чтобы строить новые. Уж лучше бы все эти труды и пот тратились на обучение стрельбе из лука. Деревянный частокол с пятьюдесятью-шестьюдесятью лучниками вообще мог бы не допустить врагов в долину. Увы, крепостца была любимым детищем Булриона. Если она найдет в постройке недостатки, он будет обижен. Его лицо примет это пустое, упрямое выражение…
Она отчаянно поискала, что бы такое спросить.
– А как с водой?
Булрион просиял.
– Мы отыскали старый колодец, видишь? Вон там!
Он отвел ее в угол и показал на выщербленное каменное кольцо. Грязь внутри него была вровень с полом.
Брактион бросил лопату и неторопливо направился к ним, обтирая ладони о штаны, которые были ничуть не чище их.
– А вы знаете, какая у него может быть глубина?
Брактион подошел. Брактион, старший из ее будущих пасынков, на полных двадцать лет старше нее. Он не уступал толщиной отцу, и живот у него вздувался над поясом. Проседь в бороде, волосы на груди почти совсем седые, хотя в эту минуту пот и пыль придали ему общую серость. Он постоял, улыбаясь из-под полей шляпы добродушной улыбкой Джукиона.
– Привет, сын! – сказала она. – Восхищаюсь твоим трудолюбием в такую жару. Вы тут делаете большое дело.
Молчание.
– Хм. Спасибо, матушка. – Брактион всегда начинал говорить после паузы, словно куда-то задевал свой голос и отыскивал его в спешке всякий раз, когда ему надо было что-то сказать. Брактион нравился Гвин куда больше его брата Возиона.
Он застенчиво улыбнулся.
– Хочу еще раз сказать тебе спасибо за красавицу невестку, которую ты нам привезла. Она хороших детей принесет в семью! – Его глаза были глазами Полиона.
– Ниад не против?
Молчание.
– Очень не против! Просто с ума по парню сходит, хотя чего она в нем видит, кроме как хлопот, его мать и я просто в толк не возьмем!