– Это было исключением, – заявил он, когда внимание толпы вновь сосредоточилось на нем. – А теперь слушайте, ничего не упуская, потому что мы подошли к самому трудному. Возможно, вы удивляетесь, зачем я рассказываю вам все это. Так я не могу ответить вам, зачем я это делаю. Я не знаю зачем! Шуулграт поступает так или иначе по другим причинам, чем те, по которым совершаете свои поступки вы. Он совершает их, потому что знает: ему предстоит их совершить. Если я с кем-то разговариваю, то более или менее знаю, что скажет он и что скажу я, но сказать это я должен в любом случае. Точные слова я заранее не знаю – не больше, чем вы точно помните слова разговора, после того как он кончился. Но мне требуется время, прежде чем сделать то, что, как мне известно, я сделаю.
Он повернулся к Возиону, прежде чем пастырь заговорил.
– Ты говоришь, что будущее для тебя определено? – сказал Возион. – Что каждая минута твоей жизни заранее определена Судьбами?
Тибал покачал головой:
– Нет! Я знаю будущее, участником которого буду, но оно для меня не определено. Я могу изменить его, если пожелаю. Вот, например, мой синяк. Я мог бы увернуться от этого удара.
Он помолчал, давая им время обдумать его слова. На Гвин он не смотрел.
– Ты, Занион! Кто научил тебя говорить?
– А я и не говорю почти, – ухмыльнулся Занион.
– Знаю! Вот почему твое общество будет мне так приятно! Но кто научил тебя?
– Артим, наверное. Моя мать.
– Правильно. Твоя мать научила тебя родному языку. А каким образом могу говорить я? – Тибал обвел взглядом молчащих людей. – Вы, взысканные, помните свое детство. Вы знаете, как говорить, как вести себя, как быть людьми; вы узнаете своих друзей и родных. Вы знаете все это, потому что у вас есть воспоминания. У меня же нет памяти. Я ничего не помню о своих родителях. Я даже не знаю их имен. Я не помню, как вы собрались здесь! Так каким же образом я могу говорить? Откуда я знаю, что означают слова? И как сочетать их между собой?
Все молчали. Даже младенцы словно почувствовали внезапный холодок в воздухе.
– Я завишу от моих предвоспоминаний. Я завишу от будущего, как вы зависите от прошлого. Шуулгратов часто спрашивают, предвидят ли они собственную смерть – но нет. Конец утрачен, как утрачено начало. Никто из вас не помнит своего рождения. Я не могу предпомнить мою смерть, потому что мои Предвоспоминания уменьшаются, уменьшаются и все для меня теряется. Последние несколько лет просто исчезают. Вы все были беспомощными младенцами. Шуулгратам суждено стать беспомощными идиотами перед смертью.
В неловкой тишине Тибал повернулся и через лес голов посмотрел на Гвин. Он не спускал с нее глаз, хотя и на таком расстоянии казалось, что он смотрит не столько на нее, сколько сквозь нее.
– Теперь вы поняли? Я не должен делать ничего, что изменит будущее. Я не могу увернуться от удара. Я не могу произнести слова, которые изменят чьи-либо поступки. Ведь тогда будущее изменится и все мои предвоспоминания исчезнут. Я стану ничем. В один миг я превращусь из человека в безмозглое существо.
Гвин кивнула, показывая, что поняла. Так вот что происходило с шуулгратами в Далинге! Они видели будущее, пытались его изменить, и тут же их сознание угасало.
– Мне повезло, – продолжал Тибал. – Мне было суждено обрести помощь в Рарагаше, а потому я избежал этой ловушки.
Он все еще обращался к Гвин. Он знал ее будущее. Оно важно, сказал он, а теперь объяснял, что не может сказать, почему или как.
– Это потеря знания? – спросил Возион резко. – Она необратима или вы приспособляетесь к новому будущему?
– Сознание возвращается очень редко, – сказал Тибал, не глядя на него. – Если шуулграт изменил самую малость, он может оправиться. Но не часто, потому что даже малые изменения могут подобно снежному кому превратиться в большие. Я не могу отвечать на вопросы, даже словно бы самые безобидные. Представьте себе, что человек спрашивает меня, долго ли он проживет, я знаю, что долго, и говорю ему это. Потом спросит другой, и я опять отвечу. Затем приходит такой, кому суждено умереть на следующий день, и я, зная это, отказываюсь ему ответить. Но он легко поймет, что означает мое молчание – бережется, тут же спасается бегством и остается жив, избегнув своего жребия. Будущее изменилось, и я уже ничего не знаю о грядущем. И моя единственная защита – не отвечать никому!
Он грустно улыбнулся Гвин, словно не замечая никого больше.
– Я делаю то, что должен делать. Ты знаешь прошлое, хорошее и дурное, но для тебя оно навеки неизменно. Я вижу будущее, хорошее и дурное, но не могу ни поспособствовать хорошему, ни предотвратить дурное. Я должен просто видеть, как оно наступает. В этом – Проклятие Шууль.
30
Возион все еще намеревался установить, кто истинная ивилгратка – Ниад или Гвин. Утром он повел Ниад навестить Соджим, вдову Тилиона, единственную из первопоселенцев, не считая Булриона, кто был еще жив. В свое время она родила тринадцать детей, и из них четверо сыновей и четыре дочери тоже были еще живы. Старушка теперь была прикована к постели и мучилась от страшных болей.
Усилия Ниад не сотворили чуда. К вечеру Соджим впала в кому. Возион привел к ней Гвин, но это ничего не изменило. На следующий день стало ясно, что Соджим умирает. Ее смерть до свадьбы означала, что свадьбу придется отложить.
Ниад ли стала причиной внезапного ухудшения ее состояния? Ивилграты ведь способны не только исцелять, но поражать болезнями. С одной стороны, потеря сознания была иногда благом. Ниад попыталась еще раз. Гвин попыталась еще раз. Соджим продолжала неуклонно угасать.
– Ну, может быть, мы обе меченые! – сказала Гвин Булриону. – Вдруг мы обе – ивилгратки, и вместе у нас получается лучше.
Она позвала Ниад и пошла с ней в дом к Соджим. Они сели по сторонам кровати, и каждая сжала в руках руку старушки. Через некоторое время Соджим как будто полегчало. Она улыбнулась, сказала несколько слов и даже немного поела. И заявила, что боль стала много легче.
Гвин такой результат встревожил. И ей крайне не понравилось самодовольное выражение пастыря, когда они встретились после этого.
– Теперь ты думаешь, что я тоже целительница? – сердито спросила она, досадуя, что он первый высказал такую догадку. – Мы обе?
– Может быть, может быть! – Возион таинственно улыбнулся. – Но не исключено и еще одно объяснение.
– Какое же?
Он с сожалением покачал головой.
– Я всего лишь смутно вспомнил что-то, о чем вскользь Упоминали мои наставники, когда я был послушником в Вериове. Я не настолько уверен в правильности моих воспоминаний, чтобы делать выводы, Гвин-садж.
– Если я все-таки ивилгратка, – предостерегала его Гвин, – то берегись камня в мочевом пузыре, почечуя и червей в брюхе.
Возион зло рассмеялся и захромал прочь, ничего больше не сказав.
31
Свадебное торжество было в самом разгаре и обещало длиться еще часы и часы. Искры костров плясали во тьме летней ночи. По очереди небольшие группы Тарнов брали на себя обязанности музыкантов, а десятки других прыгали по площадке для молотьбы будто дрессированные блохи. Табуреты и скамьи были расставлены чуть в стороне – для тех, кто хотел перевести дух или перекусить. Длинные столы предлагали обильное угощение. Окорока, корзинки с плодами, груды булок, кувшинчики со сливочным маслом, пироги, пирожки, маринады, карпы из рыбного садка и еще много всякой всячины, которую Раксал Раддаит не потрудился рассмотреть.
Он отыскал себе место в укромном надушенном яблочным ароматом уголке неподалеку от бочек с сидром и со скучающим пренебрежением следил за происходящим. Может быть, и с легким разочарованием, хотя, конечно, было глупо ожидать, что этот праздник может пробудить в нем хоть какой-то интерес. Интереса у него не вызывало больше ничто: ему следовало бы это помнить. Он слегка сожалел, что не выбрал еще более укромного места, но сожаление было не настолько сильным, чтобы заставить его встать и поискать что-нибудь более подходящее. Он уже проделал опыты с сидром, проверяя, не опьянеет ли он от него больше, чем от вина, но у него только разболелась голова. Опьянение же ведь своего рода чувство, а муолграты лишены способности чувствовать. Если он напьется до потери сознания, это тоже не принесет ему никакого удовлетворения. Ватаги орущих ребятишек тоже ему досаждали, но он не мог рассердиться настолько, чтобы прикрикнуть на них, когда они пробегали мимо.