Она открыла дверь каюты, выглянула наружу – и раздраженно охнула. Джасбур тут же очутился рядом и посмотрел через ее плечо. Сияло солнце, буря унеслась столь же быстро, как налетела, а сорвавшаяся с причала баржа плыла боком вниз по течению могучей реки. И обгорелые развалины Толамина уже исчезали в утренней дымке.
– Надеюсь, мы не ошиблись, что Тибал Фрайнит отправился в Далинг, – мрачно сказала Лабранца. – Мы ведь на пути туда, хотим мы того или нет.
Виновата, очевидно, была она сама. Только ее огоулгратское воздействие могло вызвать такое сокрушительное следствие. Но даже Лабранца Ламит не способна гарантировать удачного исхода, и, значит, они могут уплыть совсем не туда. Она подошла к борту и заглянула за угол каюты.
Джасбур с тоской подумал о длинной петляющей реке и ее унылых берегах. До Далинга они, конечно, доберутся, если только прежде не сядут на мель. А пока он может предвкушать пару суток в обществе страхолюдной Лабранцы. А чья это баржа? И куда девалась команда?
– Джасбур, – прошептал у него над ухом грустный голос. – Мне жалко, что меня одолела такая глупость.
Он вздрогнул, обернулся и обнял за плечи своего бестолкового друга.
– Вина же не твоя, и мне не следовало так придираться.
– Ты меня все еще любишь?
В эту минуту даже родная мать Ордура не могла бы его любить и, уж конечно бы, его не узнала, но Джасбур сумел выговорить:
– Да, я все еще люблю тебя. И очень скоро все опять будет хорошо.
Ордур угрюмо кивнул:
– Да, тогда все будет хорошо.
– Джасбур! – крикнула Лабранца. – Поднимите-ка парус и последите, чтобы мы не сели на мель.
– Мы не моряки, Лабранца-садж. Но мы постараемся.
– Очень разумно с вашей стороны.
– Джасбур? – прошептал Ордур. – Зачем ей нужен Тибал Фрайнит?
– Не знаю.
В Академии много шуулгратов. Так что такого важного в Тибале Фрайните, раз сама Лабранца покинула безопасные пределы Рарагаша, чтобы отыскать его? Но спросить ее у Джасбура не хватало духу.
– А-а! – Ордур недоуменно пожал плечами. – Лабранца-садж? Зачем тебе нужен Тибал?
В глупости есть свои преимущества.
Она поглядела на него с тем выражением, с каким императоры, наверное, обрекали близких родственников смерти под пытками, но, тем не менее, ответила ему, хотя Джасбур вряд ли получил бы от нее ответ.
– Я подозреваю, что он на пути к Обновителю, а я тоже хочу встретиться с Обновителем.
6
Мотылек, одолженный Сассионом, был злобный мерин с подлым норовом, где-то потерявший половину уха. Он все время пытался сбросить Полиона в кусты или сгрести с седла, зацепив за низкий сук. Человек, которого только что при всех объявили зрелым мужчиной, должен особенно заботиться о поддержании своего достоинства, а потому Полион занял место в конце кавалькады, чтобы оберегать ее с тыла. В такой близости от Тарнской Долины никакой опасности не было и в помине, но ему требовался какой-нибудь благовидный предлог. Час спустя Мотыльку надоело безобразничать, и Полион смог уделить частицу внимания собственной жизни, не связанной с мерином, и миру вообще.
И тут оказалось, что ему не с кем поговорить. Прямо перед ним ехали Катим и Анейм, стрекоча как сороки о покупках в Далинге. Остальных заслоняли деревья.
В Далинге он побывал совсем малышом годы и годы тому назад. Мысль о поездке туда сама по себе была волнующей. А приехать туда мужчиной… Но для таких заведений нужны деньги, а их у него не было совсем. И, тем не менее, посетить большой город, такой не похожий на их долину, где возвращение ласточек весной было самым знаменательным событием… Далинг – не зарданское скопление лачуг. Далинг все еще оставался кволским, последним памятником старой империи.
Полион преисполнился жадного предвкушения.
Однако заодно ему пригрозили женой, что было немножечко чересчур. Мужчине требуется время обдумать это. Однако отец, возможно, захочет сказать свое слово, а уж матушка обязательно его скажет, и потому ничего непоправимого не произойдет. В Вайдфорде есть две девушки, о которых он давно подумывал, а еще Шел Ингамит, хотя она прицеливается на своего двоюродного братца, этого здоровенного детину. И конечно, Мейлим.
Так почему городская девушка? Девушка из Далинга? Обычные штучки Старика – заарканить человека, едва у того борода пробьется. Полион Тарн не слишком хотел, чтобы его заарканили прямо сейчас. За пределами Тарнской Долины столько можно увидеть! Корабли, бороздящие океан. И войны. Человек может разбогатеть за год-два, если судьбы будут благосклонны.
И чем плоха Мейлим? Почему Старик так против браков между двоюродными? У Ингамитов это самое обычное дело.
«Почему мы едем так медленно? Шагом до Далинга нам никогда не добраться!»
Среди всех тут он единственный холостяк. Может, Джукион одолжит ему немножко денег в Далинге? Это было бы по-братски. Беда лишь в том, что у Джукиона хватит ума сообразить, зачем ему деньги – и ханжества, чтобы не одобрить его намерения. Но жена Фариона совсем недавно разрешилась третьим ребенком; а жена Талбиниона – на сносях, и, значит, оба они достаточно напостились и, конечно, как-нибудь ночью постараются улизнуть от бдительного ока тетушки Элим. Возьмут ли они его с собой, раз он теперь признан одним из них?
«Когда же выберемся из-под деревьев подальше от проклятых слепней?»
Жена… А какая? Пухленькая или тощая? Пухленькие скоро превращаются в толстух. Тощие умирают молодыми.
Всадник, поджидающий в деревьях…
Полион мысленно выругался.
Возион съехал с тропы и поджидал кого-то. Невелика загадка – кого. Из всех его дядей (двое из них были куда моложе) Возион нравился ему гораздо меньше остальных. И в любимых племянниках Возиона он тоже не числился.
Ну вот! Возион вернулся со своим серым на тропу, едва Полион поравнялся с ним. Так кисло у них в семье никто не улыбался.
– Справился со своим одром?
– Да, дядя.
– Настолько, что мы могли бы поговорить, хотел я сказать?
– Да, дядя.
У Возиона были впалые щеки и торчащий нос. Он считался хилым по меркам тарнских мужчин, по большей части сложением напоминающих снеговиков, – к сожалению, некий племянник тоже был исключением. Полион все еще уповал, что и на него найдется вьюга, хотя теперь надежды оставалось мало. Возможно, ему суждено так и остаться сосулькой. Мысль, что вдруг ему суждено уподобиться дяде Возиону, была крайне неприятной, но хотя бы нос у него не щучий.
Когда Возион был мальчиком, его поднял на рога бык, и он навсегда остался хромым. Старик послал его в Веснар в учение, и теперь он был пастырем семьи. То есть обычай делал его блюстителем нравов всех ее членов, хотя Старику самому удавалось держать семью в узде куда лучше, чем Возион мог бы даже мечтать. И еще Возион учил мелюзгу читать и писать – с очень посредственным успехом, если упомянуть того же племянника. Но важнейшей его обязанностью было вести наблюдение звезд и определять благоприятные и неблагоприятные дни, узнавать волю судеб.
Возион каждые несколько дней брился, но, видимо, потому, что так было положено пастырям. Он был единственным мужчиной в Долине, у которого не росла борода. Он в отличие от остальных никогда не показывался на людях с обнаженной грудью. Никогда не шутил. Полион давным-давно научился отвечать на вопросы Возиона простым «да» или «нет», ничего не добавляя, – так было проще всего.
А Возион научился задавать ему такие вопросы, на которые нельзя было ответить просто «да» или «нет».
– Что ты делал с Мейлим на сеновале?
Пальцы Полиона судорожно дернули поводья, Мотылек насторожил полтора уха и немножко загарцевал. Полион ударил его пятками. Что ТЫ делал с Мейлим? А не что ВЫ с Мейлим делали?
– Ничего, дя… Возион. – Он же теперь мужчина!
– И ты хочешь, чтобы я этому поверил?
– Да, Возион.
Пастырь недоверчиво прищурился на него.
– Твой дед сказал другое.
– Да, Возион?
– А! Он сказал «сено», а не «сеновал»! Что ты делал с Мейлим на сене?
Полион испробовал ледяной взгляд. Конечно, все ограничивалось пальцами, но ни о чем таком он говорить не собирается. Во всяком случае, с пастырем. Пусть бы лучше спросил, что Мейлим делала с ним! Ей бы только поманить и замучить. Она такая!