Человек, сочинивший это третье письмо, коварен как гадюка. За Лабранцей он такого не замечал.
Лагерь представлял собой квадрат из рядов палаток, в центре которого находилась резиденция короля. На королевской территории, тоже квадратной формы, еще сохранилась трава и кусты. Посреди этого небольшого парка, на значительном расстоянии от солдатни, стояли шатры из алого шелка и золотой парчи. Над ними реяли разноцветные флаги. Ткань выцвела на солнце и пропиталась пылью, но главным предназначением всей веснарской армии была роль черепа-брони, защищающей этот мягкий драгоценный мозг. Здесь жил король со своими приближенными, гетерами и мальчиками услад.
Вход в королевские покои располагался с противоположной стороны, и Хан решил обойти парк. Собственно говоря, он легко мог бы перешагнуть через подвешенные на столбиках шелковые канаты, которые отделяли королевскую территорию, но это грозило большими неприятностями. По всему периметру через каждые три шага стоял вооруженный мечом и щитом Череполикий. Пятки на траве, пальцы ног – на голой глине. Порой ветер шевелил мех набедренных повязок, словно доказывая, что эти застывшие фигуры не высечены из камня. Часовые, казалось, отрешились от кипящей вокруг жизни лагеря. Сохранять полную неподвижность в такую жару было, наверное, адски трудно. У Хана уже слезились от пыли глаза – а он вышел из палатки всего несколько минут назад. По крайней мере он мог вытирать со лба пот, отмахиваться от мух, выплевывать изо рта песок. Часовым же все это было запрещено.
Увидев Череполиких, Хан вспомнил, что ему поручено найти Полиона Тарна и поговорить с ним по душам. Гвин Тарн, приславшей этот приказ из милого цивилизованного Рарагаша, где всегда цветут цветы и поют птички, наверное, кажется, что нет ничего проще. Но на самом деле, во-первых, одного Череполикого очень трудно отличить от другого, а их больше двух тысяч. Во-вторых, они редко снисходят до разговора с простыми смертными. И в-третьих, мало кого из них можно считать нормальными людьми в обычном смысле слова. Они потому и наводят такой ужас на противника, что нисколько не дорожат жизнью. Сами они этого, возможно, и не сознают, но Хан, джоолграт, знал, что кроется у них в глубине души.
Тем не менее, хотя Полиона по внешности узнать уже было невозможно, джоолграт умел опознавать людей по мыслям. Хан слышал мысли по крайней мере ста воинов. В мозгу у него обычно стоял шум от смешанных мыслей толпы, однако ему ничего не стоило этот шум подавить, и обычно он так и делал. Но сейчас, собравшись с духом, словно перед прыжком в холодную воду, он открыл мозг этому шуму. И услышал рев тоскливой злости. Мысли Череполиких прорывались сквозь него дикими воплями. Их ум был изуродован так же, как и лица.
Содрогаясь от отвращения, Хан попытался уловить в этой круговерти безумия что-нибудь знакомое. Он почувствовал близость Воителя Зорга и быстро прошел мимо. Нет, это безнадежно – он сам лишится разума. Хотя… В кошмарном хоре Хан вдруг различил свой собственный образ. Кто-то думал о нем. Полион? Видимо, заметил его приближение – значит, его надо искать среди часовых вдоль ближней стороны королевской территории. Вот уж повезло так повезло!
Дрожа, как от холода – хотя стояла невыносимая жара, – Хан А-Лит пошел вдоль ряда живых статуй, словно офицер, проводящий смотр своим солдатам. На лицах Череполиких не дрогнул ни один мускул, но покрасневшие от пыли глаза в провалившихся глазницах замечали его приближение, и ум каждого переполнялся презрением – к его возрасту, дряблости, отсутствию выправки. В нем не было ничего, что ценили зарданские воины. На самом-то деле за их пренебрежением скрывалась зависть, но они этого не знали. Конечно, они завидовали человеку, которому не пришлось выдержать тех жутких испытаний, которые уже выпали на их долю и выпадут еще. Но Череполикие отгораживались от этих мыслей, чтобы правда не разбила тонкую скорлупу иллюзий. Они сами учили себя быть идеальными воинами – тело сверхчеловека, управляемого мозгом недочеловека.
Только один из них мог узнать в Хан А-Лите непосредственного виновника своих страданий. На миг джоолграт потерял поток ненависти, исходивший от юноши, потом, встретившись с ним глазами, ощутил эту ненависть физически. При помощи одного зрения Хан никогда бы не узнал Полиона. Юноша раздался в плечах, у него наросли мускулы на руках и ногах. Но он явно все еще был новичком. Набедренная повязка сшита из двух кроличьих шкурок, кожа на лице еще не оправилась от выщипывания волос и татуировки и местами гноилась под белой краской, по которой ползали мухи. Тело покрыто коркой рыжей пыли и высохшего пота, и над ним вилась туча насекомых. Глаза казались кровавыми ранами – такими же страшными, как и дыра на месте отрезанного носа.
– Здравствуй, Полион.
Убийца Полион был впервые допущен к охране короля. Это считалось большой честью. Значит, его старания замечены, его уже считают достойным. И вдруг с ним заговаривает жирный старикашка – какой позор! Костяшки пальцев, сжимавших копье, побелели от напряжения. Мозг полыхнул гневом.
Хан поперхнулся, пораженный собственной глупостью и ужаснувшись вспыхнувшей в уме Полиона жажде крови. Он увидел перед собой смерть, от которой его защищала лишь дисциплина, предписывавшая полную неподвижность. И у него на глазах эта защита давала трещины. Вот-вот рухнет! Он вскрикнул, ноги подкосились, и он упал на колени к босым ступням юноши.
Убийца Полион даже не посмотрел вниз. На миг он растерялся, словно гончая, вдруг потерявшая след. «Куда он делся?» – прочитал его мысль Хан. Затем ее сменило чувство удовлетворения. Этому толстому джоолграту и положено валяться в ногах у воина. Рука Полиона слегка расслабилась. Его братья, стоящие в трех шагах справа и слева, поймут, что происходит, и одобрят его поведение.
Хан все это знал. Он еще жив, но, стоит ему пошевелиться, и в него тут же вонзится копье. Он облизал губы и проговорил:
– Я пришел поздравить тебя с оказанной тебе честью, Убийца Полион.
Эти слова были встречены с удовлетворением.
– Ты ведь всего лишь две недели, как стал воином!
Еще большее удовлетворение.
Удивляясь реакции Полиона, Хан продолжал:
– Ты быстро заслужил признание командиров.
Он ощутил в Полионе удовольствие сродни эротическому возбуждению: видно, парня не часто балуют похвалой.
Хан поднялся на колени, но на ноги встать не посмел, уловив зарождающуюся вспышку гнева. Да, ему впору писать пособие по укрощению львов.
– Я хотел убедиться, что ты доволен своей новой жизнью.
«Не то!»
Хана чуть не оглушил крик, исторгнутый мозгом Полиона. Убийца Полион не должен, не имеет права задавать себе этот вопрос. Он может породить сомнение, подорвать верность, ослабить храбрость – и тогда он не будет достоин своих братьев… Доволен? Да разве может быть иначе? Посвящение в воины сопровождалось истязаниями, унижением, уничтожением. Его изуродовали, истерзали, лишили всего человеческого, привели в звероподобное состояние. Но зато его приняли в секту. Люди, которые истязали его, сами в прошлом подверглись таким же истязаниям, и они хотели, чтобы он стал одним из них. И тогда его позор превратится в источник гордости. Те, кто его похитил, станут его братьями, помогут ему обрести мужество, силу, жестокость. Измученный, отчаявшийся Полион Тарн ухватился за предложенный ему выход. И теперь не имеет права усомниться в правильности своего решения. Иначе окажется, что он страдал напрасно. Доволен? Он оказался среди избранных, стал воплощением мужества. Как же он может не быть довольным?
Услышав зубовный скрежет невыносимого страдания, Хан забыл все свои уловки. Теперь это был испуганный старик, умоляющий маньяка пощадить его жизнь.
Не шевеля губами, юноша произнес:
– Громче!
Хан повторил свои слова.
– Громче!
– Я хотел убедиться, что ты доволен своей новой жизнью! – выкрикнул Хан.
– Громче!
Хан изо всех сил напряг голосовые связки.
– Громче!
В голове юноши не было ни одной мысли. Он мог только твердить это одно слово – безо всякой, казалось, цели. Нет, цель была: смерть.