– Сорок, Лексей, сорок… – Микита достал расческу и неторопливо распределил растрепавшиеся волосинки по своей плешивой голове. – И закончим этот базар-вокзал.
– Двадцать пять. – Леха вдруг успокоился, вспомнив, что такое для него какие-то двадцать грамм; хочет Чмо торговаться – пусть его; ублажу урода. – Это предел возможного.
– Обижаешь старика. Мне ведь еще нужно побегать, чтобы найти надежных людей. Сам понимаешь, дело опасное. Ноги вот по ночам ноют… Но если ты настаиваешь… Лады, сойдемся на тридцати пяти.
– Двадцать пять, – уперся Саюшкин. – Двадцать пять!
Он просто не мог быстро сдаться на милость Микиты. Это выглядело бы подозрительно.
А с таким хитрецом, как содержатель непотопляемой "малины", ухо нужно держать востро.
– Вот заладил… Хи-хи… – Москаленко неторопливо встал. – Ладно, куда денешься. Я согласен на мои двадцать пять процентов. Честно скажу – не жирно. Но мы с тобой, Лексей, старые кореша, так что сочтемся.
Саюшкин с почтением склонил голову, соблюдая этикет.
– А теперь наше соглашение нужно обмыть, – между тем продолжал Микита. – Сегодня угощаю я. Когда все сварится, наступит и твоя очередь… хи-хи… Пойдем в зал…
Они беседовали в кабинете хозяина бара, откуда, как рассказывали знакомые урки, можно было смыться по одному из тайных выходов.
Угощение было так себе: бутылка дешевой водки, салат из капусты, ржавая селедка с луком и подозрительные на вид котлеты – похоже, вчерашние. Один гарнир был, как на Саюшкина, настоящей вкуснотищей – горка еще горячей жареной картошки. Тем он и утешился. Микита выпил с ним совсем немного (только пригубил свою рюмку) и ушел на кухню командовать парадом – время было вечернее, и бар постепенно заполнялся народом.
Леха не мог видеть Москаленко, который, вместо раздачи ценных указаний поварам, снова уединился в своем кабинете. Там он вызвал по селектору Шулику и задумался.
Когда на пороге появился его самый близкий помощник, он уже принял решение.
– Вот шо, Петро, есть работа… – задумчиво сказал Микита.
– Так мы… завсегда…
– Ты знаешь Саюшкина?
– А, этот… – Пренебрежительная ухмылка покривила толстые губы Шулики. – Собачий вор. Цуцик. Знаем мы его.
– Ну и как он тебе?
– Тюлька. Мелко плавает.
– Я не про то, – досадливо покривился Москаленко. – Мне это известно. Хочу знать твое мнение, шо он за гусь. Чем дышит.
– Слабак. На сурьезное дело не способен.
– Ты думаешь?
– Знаю. У меня среди ворья своих хлопцев хватает.
– А он может заниматься продажей отравы?
– Кишка тонка, – уверенно заявил Шулика.
– Между прочим, он только шо предложил мне поучаствовать в продаже ста грамм героина. Как тебе такой компот?
– Шоб я сдох… – Глаза швейцара полезли на лоб. – Это скоки грошвы…
– Да, много. Для Саюшкина.
– И чегой он там базлает? Где взяв?
– Звонит, шо в карты выиграл.
– Брешет, як последнее фуфло, – уверенно заявил Шулика.
– Так-то оно так… – Микита задумчиво почесал переносицу. – Но товар-то его. Это точно.
Иначе он не согласился бы дать мне, як посреднику, двадцать пять процентов от суммы.
Теперь его навар будет копеешным. А ежля перекупил у кого-то по дешевке?
– Була у цуцика хата! – с насмешкой воскликнул швейцар. – У него все штаны без карманов. А шо в них носить?
– Значит, перекупить не мог… – Москаленко прикрыл глаза ладонями и надолго погрузился в раздумья; Шулика почтительно помалкивал.
Мало кто знал, что Петра Шулику хозяин бара вытащил из того света. Едва начав работать швейцаром, Петро схлопотал на рабочем месте нечаянную пулю. Требовалась сложнейшая и очень дорогая операция, чтобы Шулика не остался калекой. И тогда жадный до неприличия Микита раскошелился и заплатил врачам пять тысяч "зеленью".
Выздоровев, Петро поклялся служить своему благодетелю верой и правдой до гроба. Так великодушный, не свойственный корыстной натуре Москаленко, порыв принес ему баснословные дивиденды в лице преданного слуги, почти раба, готового выполнить любую прихоть босса. А Шулика был под стать Миките – такой же хитрый и беспринципный. С одной лишь разницей – Петро, в отличие от хилого хозяина, имел поистине бычью силу.
– Украл… – наконец подал голос Микита. – Скорее всего. Купить для перепродажи не мог – с деньгами у него, ты сказал, почти всегда туго. Выиграл в карты? Его могеть обыграть последний фраер. Я точно знаю. Значит, стибрил… Ах, сукин сын! Интересно, у кого?
– А вы не спрашивали?
– Темнит, хвост собачий. Но самое главное другое… – Москаленко быстро-быстро потер ладонями, будто ему стало зябко. – Торговался он за свои проценты от сделки слабовато.
Да, точно говорю – слабо! Уж я-то знаю таких фраерков. Шой-то он мудрит.
– Это значит, шо у него больше, чем сто грамм.
– В самый корень, Петро, в самый корень! И я так подумал. Значительно больше, чем сто.
– Вы сказали, у него героин?
– Утверждает, шо так оно и есть.
– Товар дефицитный. И дорогой. Это не маковая соломка, которую можно вырастить на собственном огороде.
– То-то и оно. Героин бабушки на рынке не продают как мак. Но у кого могло быть такое большое количество наркоты? Между прочим, и сто грамм не мало.
– Да-а, вопрос…
– Вот ты мне на него и ответь. Пошустри по своим каналам. Деловых расспроси.
Наркоманов не трогай. У этих рот на замке.
– А ежели поспрашивать у самого брехуна?
– С паяльником нагретым или утюгом? Ты мне это брось. Он хлопец безвредный. И воры к нему относятся хорошо. Узнают о твоем "допросе" – можем получить большие неприятности.
– И то правда. Ладно, я все сделаю тихо. Может, он где язык отвязал. А еще лучше не поскупиться на угощение. Горилка и бабы – лучшее средство, шоб разговорить дешевого фраера.
– Горилка и бабы хороши при простуде. Но может быть в нашем случае водка окажется не лишней. Он сейчас сидит в зале, составь ему компанию. Пусть на входе вместо тебя подежурит кто-нибудь из официантов.
– Сделаю.
– И еще одно… – Длинная лошадиная физиономия Микиты вытянулось еще больше – он приоткрыл рот не то в какой-то странной, хитрой улыбке, не то в оскале. – Пусти своих хлопцев погулять за Саюшкиным. Токи осторожненько! Отдай строгий наказ, шоб не спугнули.
– Понял. Счас я их вызову.
– Вот и ладушки. Иди…
Шулика вышел. Хозяин бара-"малины", глядя ему вслед, барабанил пальцами по столу.
По его лицу было видно, что он в глубоких раздумьях.
Леха постепенно пьянел. Теперь можно и расслабиться. (Тем более – на дармовщину).
Радужное настроение, появившееся, когда он нашел героин и пропавшее во время поисков оптового покупателя, вновь осветило его душу теплым, приятно возбуждающим светом.
Жизнь опять стала наполняться, как пустой бокал прозрачным игристым вином.
– В компанию примешь?
Вопрос застал Саюшкина в тот момент, когда он с видимым сожалением цедил из рюмки последние капли. Нужно было закругляться, но Лехе страсть как хотелось побыть еще час-другой среди веселых компаний, чтобы только не возвращаться домой и не видеть почему-то враз опротивевшую ему Верку. Денег у него было совсем немного, а потому он едва шею себе не свернул, высматривая среди клиентов "Волны" своих приятелей – может, угостят.
Саюшкин поднял голову и увидел сладко ухмыляющуюся рожу Шулики. В руках швейцар держал бутылку дорогой водки и большую тарелку с красиво уложенными ломтиками красной рыбы, один вид которой вызывал повышенное слюноотделение.
– С большим удовольствием, – радушно улыбнулся в ответ Леха, приклеившись взглядом к бутылке, которую Шулика водрузил посреди стола – Шеф дал выходной, – опередил швейцар вопрос, уже готовый сорваться с языка Саюшкина. – Погода паршивая, дома делать нечего, решил маненько продезинфицироваться. – Он снова показал желтые редкие зубы. – А не то совсем закисну на своем боевом посту. Хе-хе…
– Да-да, нужное дело, – поддакнул Леха и хмуро покосился на пустую рюмку.
– Вот и я балакаю – давай выпьем за усе хорошее… – Шулика уверенным движением открутил пробку и наполнил обе рюмки – свою и Лехину.